— И из-за этого тоже. Наверно, у меня депрессия.
— Депрессия? У тебя? — Удивление ее было неподдельным. — Нет, правда? Вот уж никогда не подумала бы.
— Да, — сказал я. — Всегда так: до того как человек что-нибудь знает, он сначала узнает об этом впервые.
— Ну перестань! — Она рассмеялась и мило щелкнула меня по кончику носа.
Подбежал Фред и, увидев, что я не один, остановился в нерешительности.
— Познакомься, — сказал я, — этот толстый малый — Фред. Он из моего класса.
Мои слова были им проглочены с невозмутимостью истого гурмана, глотающего скользкую устрицу.
— Алфред! — выдохнул он.
— Очень приятно познакомиться с другом Иво. Диана! — Она подала Фреду руку.
— Тебе что-нибудь надо, Алфред?
— Не, ничего… просто, может быть, вы с Дианой… присоединитесь к нашей компании…
Он чувствовал, что городит чушь. Какая там у них компания!
— Благодарю, Алфред! У нас нет времени, — холодно отрезал я.
— Ну раз так… Тогда, конечно… Когда-нибудь в другой раз…
— Да, да, Алфред, в другой раз…
Он оттащил меня за рукав в сторону.
— Какая муха тебя укусила?
— Никакая… Что за дурацкий вопрос?
Он помялся и пошел своей дорогой. Ну и ну!.. Если уж человек сам не соображает… Очень мне надо…
Мы поехали в Саулкрасты. Понадеялся, что, может, там не будет дождя, раз уж такое название — Солнечные берега, Саулкрасты.
— Так где же они, солнечные берега? — спросил я у Дианы, когда мы вышли из поезда и она расхлопнула зонтик.
— От угрюмых людей солнце прячется, Иво.
— Ладно, не буду больше угрюмым. Напрягу воображение и вовсю развеселюсь.
Мы шли по дороге к пляжу.
— Пройдемся до моря? — предложил я.
— По пути завернем в пивной погребок и посидим там, пока ты не повеселеешь и не перестанет дождь. А потом сходим к морю.
Я согласно покивал головой. Вспомнил, что мне хотелось пить.
Пивной погребок мне нравится. Там хорошо, и народу в нем обычно немного.
Мы сели за крайний столик. Заняли места у стены. Напротив нас устроилась парочка тридцатилетних. У женщины были белокурые волосы. Они невнятно бормотали о чем-то своем, уткнувшись друг в друга носами.
За первым столом сидела компания рыбаков, и чувствовали они себя тут прекрасно. В магазине они накупили водки и у буфетчицы брали только пиво и закуску. Они смеялись, шутили, пели. Мужики в годах, с задубелыми, морщинистыми лицами. Ветер и вода не щадили их.
— Диана, почему не светит солнце? Здесь ведь веселые люди!
— Им сегодня солнце в небе не требуется. Солнце у них внутри!
Я взял пива, пятьдесят граммов коньяка для Дианы и горячие сосиски.
Я видел руки рыбаков, обветренные, потрескавшиеся. К ним подходили чайные стаканы, из которых они пили. Почему-то мне вдруг стало неловко из-за нашей рюмки с коньяком. И не из-за того, что в ней всего пятьдесят граммов. В свои стаканы они тоже не наливали больше за один раз.
Придвинул поближе пепельницу, и мы закурили.
Диана поднесла к губам рюмку и отпила глоточек коньяка.
— Жаль, что не могу предложить тебе кофе, — сказал я, — может, стакан соку?
— Не надо. Больше не уходи.
— Ешь сосиски, пока горячие…
Мы дымили сигаретами и молчали. Рыбаки запели о Янтарном море. Я подумал, что их хриплые голоса по отдельности, пожалуй, не смогли бы вести мелодию. Но у всех вместе получалось весьма недурно, потому что пели они с удовольствием.
К нам подошел седоголовый и седобородый мужчина в помятой капитанской фуражке. Добродушно улыбаясь, он спросил, не беспокоит ли нас их расшумевшаяся бражка.
— Да что вы, — сказал я, — нисколько…
— Надо мужикам погулять, они это заслужили, — засмеялся он и ушел на свое место.
Потом они запели о молодых годах, о прекрасной юности, которая уже не вернется, пели весело, потому что эта песня ни в коей мере не была о них самих. Они пели ее, потому что надо было что-то петь и надо было петь красивую песню.
— На тебя, наверно, подействовал унылый пейзаж Юриса — хмурое небо, увядшая трава на вешалах. Стоит взглянуть на такой луг, и сразу сам впадешь в уныние, — засмеялась Диана.
— Пейзаж там не унылый. Даже наоборот. Когда я посмотрел на него, мне вспомнилось что-то такое… удивительное. На той акварельке был схвачен миг… перед чудом…
— А бывает с тобой, что, уходя из дому, ты посмотришь на этот луг и вдруг почувствуешь, что должно произойти что-то хорошее? — Она внимательно поглядела на меня.
— Я мог бы тебе наплести, что отвез акварель домой, вставил в рамку, повесил на стену, мог бы сочинить, что чувствую, когда гляжу на луг утром и что — вечером, как мечтаю о тебе, как вспоминаю запущенную дачу и ту субботу. Но скажу тебе правду: мазню эту я выбросил из окна вагона. На перегоне между Пабажи и Лиласте.