В одной руке у Сони — две тарелки, в другой — еще не надетые колготки.
— Пусть я для тебя ничто — ни человек, ни женщина! Плевать, уже не жду! Но о своей-то персоне можно подумать?! В свою сторону можно пошевелиться?! Я тебе столько идей набросала! Даже подруги мои подключились! Говорят, сейчас отбор на фестиваль какой-то, пусть Жора фильмы свои отнесет. Нет, он считает, что все должно само по себе случиться. К тебе приедет какой-нибудь Спилберг и скажет: «Жоржик, дорогой, одолжи свои фильмы, а то мировая киноиндустрия обеднела талантами, сидим все и ждем тебя. Тебя и только тебя! Солнце наше, спасай!»
Жора с интересом наблюдает, как темпераментная Соня произносит свой прочувствованный монолог. Вначале он просто кивает в такт ее словам, чуть позже начинает дирижировать ею, как оркестром. Соня швыряет тарелку в стену чуть выше Жориной головы.
— О господи!!!
Она натягивает берет, хватает плащ.
— Ты что думаешь, жены декабристов только трахались со своими мужьями?! — кричит Жорик, мешая ей одеваться. — Они берегли их! Ехали за ними в ссылку! Верили в них! Больше, чем они сами верили в себя! Любви, надежды, тихой славы! Недолго нежил нас обман! Исчезли юные забавы!..
Соня глядит на мужа. Ничтожество, невежда и эгоист!
— Это «К Чаадаеву», ты перепутал. К декабристам — это «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…».
Она хватает сапоги, скидывает тапочки и, босая, с сапогами в руках, выскакивает на лестничную площадку. Но Жорик следует по пятам.
— В твою маниакально-сексуально-замороченную голову не приходило, что если бы не эти женщины, ничего бы у этих мужиков не вышло?!
Соня бежит вниз по лестнице, кубарем катится, перепрыгивая через ступеньки. Интересно, к скольким дверным глазкам припали сейчас любопытные старухи? А Жора вдогонку орет:
— А жена Достоевского?! Прожила с ним всю жизнь и не пикнула! Как зайка! А Цветаева?! А Крупская?! А Пугачева, наконец!
Какой идиот!
Соня в слезах бежала по улице. Она еще сама не понимала, куда бежать? Вдруг ее качнуло. В висках застучало, а потом скрутилось узлом. Потемнело в глазах. Соня прислонилась к стене. Нащупала в кармане телефон и, с трудом различая цифры, набрала Нонну.
— Я… я… Понимаешь, я хочу ему помочь, но он в таком зажиме! И каждый раз я наталкиваюсь на него, как на стенку, и разбиваю себе голову! Я… я… не могу взять себя в руки, потому что они у меня трясутся. Я еду, еду, я к тебе еду. Вызывай «скорую»…
Они не Жорику помогали. Они помогали Соне.
Приехала «скорая». Сделали укол, поставили капельницу. «Скорая» уехала, и Соня заснула на диване.
Юлька с Нонной еще вчера договорились, что возьмут последний фильм Жорика и сами отнесут кассету в отборочную комиссию — ведь он же не поднимется с дивана. Но для этого надо как-нибудь оригинальнее оформить кассету, чтобы на нее обратили внимание, чтобы не затерялась среди сотни однотипных. Но сегодня Юлька наотрез отказалась делать что-нибудь для мерзавца Жоры, который замучил Соню вплоть до приступа гипертонии. Но Нонка объясняла — они не Жорику помогают, они Соне помогают.
На полу и на столе валялось множество бумажных обрезков, раскуроченных обложек видеокассет, выпотрошенных глянцевых киножурналов с вырезками фотографий. Отчетливо прослеживалась тематическая направленность поиска. Подруги искали материальные символы творческих побед в кино и телевидении — от «Оскара» до «Золотой калоши». Ножницы разного размера — от портновских до маникюрных, тюбики клея, банка с золотой пылью, атмосфера активного творческого процесса. Нонна и Юля создают новую обложку для видеокассеты с шедеврами Жорика. В глазу у Нонны торчит лупа часовщика. С ювелирной точностью она старается собрать в одно синтетическое целое протянутую в вечность руку Ленина, страдальческий силуэт премии «Тэффи» и фотографический портрет Жорика.
Манипулируя одной правой, Юля пытается срезать маникюрными ножницами клок прилипших к бумаге волос. На другой ее руке три пальца склеились вместе, и она не может захватить нужную прядь волос. Слышны «холостые» щелчки ножниц и активное цыканье Юли:
— Ёшь!.. Ёшкин кот!.. Тупая и бездарная затея… Какой клей, однако! Зачем шить платья, если можно клеить?
Не отвлекаясь от работы, Нонна грозно приговаривает:
— Мешаешь! Затея — у массовиков-затейников, а мы человека спасаем…
— Он не человек, он козел и мучитель нашей подруги Сони, — отвечает Юля. Она опять отхватила прядь волос по соседству с клочком бумаги. — Ёшкин кот!..
— Он, на секундочку, муж нашей подруги Сони. Ему будет хорошо — ей будет хорошо. Ей будет хорошо — нам будет хорошо.