— Какое такое дело? — Он подталкивает ее к спальне.
— Секрет.
— Какой такой секрет?
— Очень личное…
— Личное? Еще более личное? — доносится голос инфернальщика уже из-за дверей.
Если не было эффектного начала, должен быть стоящий финал. Собственно, зачем эта книга, потрепанная тетрадь в девяносто шесть листов? Залитая чаем, запорошенная табачным пеплом, пахнущая тремя разными марками духов, смешавшимися в один крепкий женский запах. Жизнь вечна. И потому одна. Одно бесконечное лето, одна длинная зима, печальная раздумчивая осень, беспокойная весна. Времена года не сменяют друг друга. Они проступают из-под разлинованной сетки календаря. Ведь трудно протопать целую жизнь и лишь четырежды сменить обстановку. Поэтому одна великая Зима, как и ее легкомысленные сестры, дробит себя на множество зим, весен и всех прочих. Точно по количеству прожитых годов. Жизнь прекрасна. Потому что одна и вечна. Неприятно слушать, как, венчая, священник в заморском кино произносит: «Пока смерть не разлучит вас…» А потом? Может быть, есть пятое время года?
По ухабистой сельской дороге пробирается капризная Юлина машина. Позади, с чрезвычайно серьезными лицами, устроились подруги. Все трое — в черном. Хорошо подготовились к выезду. На Юле черный парик с длинными волосами, на Соне черная шапочка с черной сеткой, на Нонне черный платок-чалма. В целом они выглядят как три ведьмы из «Макбета». Машина, петляя по буеракам между луж и поваленных ветром деревьев, тормозит у ограды погоста.
Три женщины в черном молча выходят из машины. Их обдает тишиной, но потом становится слышно, как в овраге журчит вода. Качается и тускло светит одинокий фонарь. Нонна крепко держит в руках сверток.
— Куда ты завел нас, Сусанин-герой? — пропела Соня.
— Опять ты со своими глупыми прибаутками.
Юля же молчит, идет важно, как будто по подиуму. Неожиданно из-за деревянной часовни раздаются нестройные мужские голоса. В звенящей тишине слышно бульканье жидкости, льющейся в стакан. Звучат здравицы.
— За Серегу! Хепи без дей, как говорится…
Подруги одновременно вздрагивают.
— Девочки, прячься, — командует Нонна.
Они синхронно ныряют за могильную плиту.
— Там кто-то есть, — услышав шорох, напрягается кладбищенский рабочий, именинник сегодня.
— Серега, пойди посмотри.
— Не пойду. Страшно, ночь и луна гляди как светит.
— Ты чего, Серега, ты ж в партии был.
— Ну его, Михалыч… Я три тени видел…
Подруги за плитой тоже обнялись от страха.
Юля шепчет:
— Ой, девочки, что сейчас будет-то?
— Сиди тихо, — командует Нонна.
— Я придумала, слушайте меня, — оживляется Соня. — Сейчас к нам кто-нибудь подойдет, а мы резко встанем и дружно скажем: «Добрый вечер, господа!»
Так и сделали. Когда по заросшей сорняком кладбищенской дорожке к ним приблизилась мужская фигура, они поднялись, встали в рост — в ярком свете луны три черные женщины — и вежливо поздоровались:
— Добрый вечер, господа!
— Ведьмы! Ведьмы! Вампиры! — заорал детина. Перекрестился, спутав правую руку с левой, побежал и споткнулся. Уткнувшись носом в осеннюю грязь, стал делать знаки подвыпившим приятелям, чтобы не бросали одного на съедение колдуньям. Те подхватили его и скрылись. Девочки захохотали.
— Вот несколькими атеистами на свете и стало меньше, — обрадовалась Нонна.
— А книгу жаль закапывать. Она же не труп, — вздохнула Юля.
— Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым, — оповестила Соня, но, смягчившись, предложила: — То есть ты предлагаешь ее зажарить? Может, тогда устроим ей аутодафе?
— Я тогда пойду, соберу веточки, — сказала Нонна.
Но не пришлось — за часовней нашла старые метлы. Соня дернула Юлю за рукав:
— Заметь, ее таки прямо тянет на метлу.
— На себя-то посмотри, — огрызнулась Нонка.
— Девочки, не ссорьтесь!
Распотрошили прутья метелок, соорудили некое подобие эшафота. Соня достала из кармана зажигалку, вырвала из записной книжки листочек, подожгла ветки. Нонна раздувает костер. Пламя начинает разгораться, и тогда они разворачивают сверток. Юля держит на ладони тетрадь, словно взвешивает. Интересно, сколько весят слезы? А улыбки? А мысли? Каждая подержала рукопись, Нонка даже пыталась полистать, зачитывая любимые места. Но тетрадь у нее отобрали. Схватились втроем и бросили в огонь.
— Я сжигаю сейчас все свои прошлые обиды, обманы, страхи, — прошептала одна, и не важно кто.
— Разлуки, слезы, горести и тоску, — сказала вторая.