— Знаете, я предпочитаю думать, что это я отлучил церковь от себя. Вы вспомните разделение церкви на восточную и западную. Каждая сторона предала другую анафеме. И что изменилось? Православная и католическая церковь существуют до сих пор. А я до сих пор венчаю.
— Но официально вы все равно не являетесь священником?
— Священник — это не сан, не должность. Священник — это вера. Ты веришь — значит, ты прав. — Отец Иннокентий начал входить в азарт беседы — стал говорить быстрее, жестикулировать. — Это показано во многих хороших произведениях… “Житие протопопа Аввакума”, например…
— Знаем, в школе проходили.
— Могу привести гораздо более интересный для вас пример: американский фильм “От заката до рассвета”. Люди сражаются с вампирами. Среди людей — бывший священник. Но если человек до сих пор верит — он не может быть бывшим священником. И пожалуйста: он превращает обычную воду в святую. Глубокая мысль, спрятанная под маской обычного боевика для подростков.
— Да, это интересно. А как вы вообще к этому пришли: венчать однополые пары? Надо думать, это доходное занятие?
Кстати, мысленно добавил Максим, не ваш ли это джип там за окном стоит?
Отец хитро прищурился:
— Соловья баснями не кормят, молодой человек. Но вознаграждение — это не основная мотивация.
— Что же тогда?
— Правда. Правда, молодой человек. Почему нельзя венчать однополые пары?
— Это грех. Вообще, гомосексуализм с точки зрения церкви — грех.
— Да, это знают даже миряне. Вы сами веруете?
— Смотря во что.
— Стало быть, атеист. Вот, даже атеисты знают, что гомосексуализм — грех. Вопрос: откуда они это знают?
— Хм… — Максим потер подбородок. — Кстати, в десяти заповедях вроде бы про это ничего нет.
— Есть такая заповедь. Седьмая: не прелюбы сотвори. То есть не прелюбодействуй. А прелюбодеяние — это что? Это, выражаясь современным языком, любые действия сексуального характера, совершенные вне церковного брака.
— Да, забавно получается: для того чтобы перестать грешить, геям достаточно венчаться, но им запрещено, поэтому они вынуждены грешить дальше?
— Совершенно верно. И так грех, и сяк грех. Куда ж им деваться, бедным?
Карина тем временем скучала. Она наверняка уже не раз слышала это.
— Ясно… А чем вы еще занимаетесь, кроме венчания?
— Если просто: руковожу местным филиалом. Провожу тематические выставки, вечера, просмотры фильмов. Выступаю с лекциями…
— Привлекаете новую паству?
— Никоим образом. Наше общество — это не секта, в отличие от некоторых, а что-то вроде кружка по интересам. Количество членов последние полтора года оставалось неизменным: около сорока человек плюс-минус… — он неопределенно пошевелил пальцами.
Разговор наконец-то принял нужное Максиму направление.
— Вы сказали: “в отличие от некоторых”. Как тут вообще обстоят дела с сектами? Много их? Вас не рассматривают в качестве конкурентов?
— В нашем городе сект практически не осталось, — серьезно ответил отец Иннокентий. — Раньше были и “Свидетели Иеговы”, и “Белые ангелы”, и баптисты, и кришнаиты… Сейчас их всех выдавили из города. Именно так: ненавязчиво выдавили.
— Кто?
— Одна крупная торгово-промышленная компания.
— “Третья планета”, что ли?
— Мне бы не хотелось называть конкретные названия. Будет лучше, если и вы в вашей статье их не будете упоминать.
— Договорились. И как же действует эта компания?
— Да очень просто: постепенно перекупила все места, где собирались сектанты. Иеговисты вон хотели построить большой христианский центр — сейчас на этом месте гипермаркет. Вообще, стоит только какой-нибудь секте снять для своих богослужений какой-нибудь сарай, как через неделю в этом сарае будет склад стройматериалов, и принадлежать он будет опять же компании. Компания давит все, что хотя бы отдаленно похоже на секту. Почему так — понятно. Фактически они сами — та еще секта.
— Потрясающе…
— Конечно же, секты, сектанты остались — но им пришлось забыть обо всех публичных выступлениях и других мероприятиях. Дела у них быстро захирели, так что теперь о них ничего не слышно. Их как бы нет. Если кто-то где-то собирается — то только на частных квартирах. Их практически загнали в подполье. — Отец Иннокентий сделал очень выразительный жест: будто давит кому-то на голову, пригибая к земле.
— Ага… А вас почему не загонят?
— Мы для них не представляем угрозы. Я же говорю: мы никоим образом не секта, это раз. Два: слишком уж мы… — он усмехнулся. — …Узкопрофильные.
— Это тоже понятно. Кстати, слышали что-нибудь про самоубийства? Два человека покончили с собой практически одновременно. Оба — в день своего рождения, в двадцать один год.
— Слышал, конечно, — спокойно и даже слегка цинично ответил отец Иннокентий. — Ко мне уже трижды обращались с подобным вопросом. Первый раз — следователь, второй — ваши здешние коллеги из “Ночного экспресса”… Так всегда: если какое-то странное самоубийство — значит, секта, а раз нет сект, то надо хотя бы “Православных геев” для приличия потрясти за шиворот. Я сам навел кое-какие справки о погибших. Алена Кудасова… Знаете, чем она занималась?
— Да! — наконец-то оживилась Карина. — Работала!
— Где?
— В кафе.
— В каком?
— Круглосуточном. “Мир вкуса”.
— Кому принадлежит эта сеть кафе?
— “Третьей планете”…
— Компании, — строго поправил отец Иннокентий. — Как и почти половина этого города. А второй самоубийца, Алексей Облупкин, прошлым летом подрабатывал “санитаром города”. Как и многие другие студенты. Так вот, третьими, кто обратился ко мне, были представители компании. Они тоже очень взволнованы.
— Ясно… Ясно-ясно… — промолвил Максим раздумчиво. — И у них тоже нет никаких предположений?
— Никаких.
— Угу. Мы пойдем, с вашего позволения.
— Вас больше ничего не интересует?
— Пока нет, — Максим встал.
— Ну с Богом.
…Максим шагал, затолкав руки в карманы.
— Выпрямись. Не сутулься, — строго сказала Карина.
— Своим братом будешь командовать… Кстати, твой брат Саня давно работает “санитаром”?
— Нет. С пятницы.
— И на второй день работы он притащил домой “Питера Пэна”, так?
— Какая тут связь: “Питер Пэн”, “Третья планета”, самоубийства, двадцать один год?
— Вот я и пытаюсь это понять. По всему выходит, что никакой…
— Может, лучше поговорить с Саней, когда он вернется домой?
— Ну, придет Саня домой, и что ты сделаешь?
— Спрошу у него.
— Ага, и что ты спросишь? “Сашенька, не внушает ли тебе кто-нибудь на твоей работе идеи самоубийства?” А если он ни в чем не признается? Привяжешь его к стулу и будешь пытать паяльной лампой?
— Ну, а ты что предлагаешь?
— Да просто: познакомь меня с ним, и я в непринужденной беседе сам все вытяну. Попытаюсь. Он придет, а мы будем сидеть у него в комнате и копаться в Интернете. А ты скажешь: “Саня, это Максим, мой парень”.
— Не буду я говорить, что ты мой парень!
— А как ты иначе объяснишь мое присутствие? Что я с тобой учусь в одной группе? Думаю, Саня знает в лицо всех твоих одногруппников.
— Ну, да…
— Всему-то тебя учить надо! Как дите малое!
Карина поколебалась.
— Ладно, я скажу, что ты мой друг. Пусть думает что хочет.
— Хорошо. Во сколько он вернется домой, если вернется?
— В шесть.
— Еще куча времени… Пошли к тебе?
Карина задумалась на секунду, потом пожала плечами:
— Ну, пойдем…
***
Дома Карину ждал сюрприз:
— Слышишь? — воскликнула она. — Он уже дома! В гонки свои играет.
Из комнаты Сани доносился рев мотора и визг тормозов.
— Знаешь, что это значит?
— Что его пораньше отпустили с работы?
— Нет. Он играет в машинки, когда у него плохое настроение.
— Учтем, — сказал Максим, расшнуровывая кроссовки.