— Что? Ты Элю ударил? — со злостью в голосе переспросила Лилия.
— А что, тебе можно, а мне нельзя?
— Да я же за неё беспокоюсь! Она же глупая, как я не знаю кто! Нигде не учится, не работает, ничего не хочет, только и знает, что целый день жрёт и в игрушки играет.
— Она же вроде где-то учится…
— Это она тебе сказала?
— Да.
— А ты и поверил. Ты всему веришь, что девочки говорят?
— Давай не будем о грустном. Где вот теперь её искать — твои соображения?
— Если она сбежала от нас обоих, то она может быть где угодно. Понимаешь, где угодно. У неё было мужиков пятьдесят, а баб я даже не считала. Она просто может пойти к любому из тех, с кем у неё когда-то что-то было. Что ты хотел ей передать?
— Вот, — Максим положил на табурет коробочку. — Вместо её “кирпича”.
Лилия вынула из коробочки и долго вертела в руках новенький чёрный телефон-раскладушку, который Максим купил по дороге в круглосуточном салоне связи. Молодой менеджер с голым черепом долго и манерно рассказывал о достоинствах этой модели, а Максим всё пытался вспомнить, где ж он видел этого дяденьку. Потом вспомнил: “тоненькая прослойка” — и даже улыбнулся.
— И в честь чего такие подарки? — Кажется, телефон понравился Лилии. — Расплата за две ночи любви?
— Нет. Она подарила мне гораздо большее. Настроение. Мне было с ней хорошо, а мне мало с кем бывает хорошо.
— Странный ты.
— А ты?
— И я.
— Это ты рисовала? — Максим подобрал ближайший рисунок, где среди елей нежно лобзались две худеньких принцессы.
— Да.
— Дай угадаю: справа ты, слева — Элька?
— Наоборот. Видишь: у этой девушки тёмные волосы и сверху пятнышко.
— Ага, действительно, — кивнул Максим, присмотревшись. — Вот я вам завидую.
— Кому?
— Тем, кто может после себя что-то оставить. Художникам. Или, например, музыкантам и писателям. Был бы я художником — написал бы свою последнюю картину. Или писателем — написал бы последнюю книгу.
— А ты что, уже умирать собрался?
— Я чисто теоретически. Вдруг мне захочется покончить с собой — а мне и оставить-то после себя нечего…
— А ты знаешь, почему творческие люди кончают с собой?
— Ну, по-всякому. От несчастной любви. Или от всяких других невзгод.
— Нет, Максим. От несчастной любви и от “всяких других невзгод”, как ты выразился, им только лучше пишется. А вот когда понимаешь, что уже ничего не можешь создать, а можешь только повторять уже написанное, — это страшно. Вот тогда руки сами тянутся к лезвию.
— О, понимаю, а я б всё равно написал последнюю книгу. Зачем придумывать что-то новое? Сделал бы этакую компиляцию из старых произведений. Чтобы люди читали и говорили: так, это вот отсюда, а это — отсюда, а это мы читали там-то и там-то… У тебя творческий кризис сейчас, да?
— Да. Уже который день не могу ничего написать… Чувствую себя чем-то ненужным, никчёмным. И Эля это чувствует, поэтому убежала от меня. Она глупая как пробка, но у неё чутьё хорошо развито, как у зверюшки. Да она и есть зверюшка ненасытная.
— Зря ты так про неё. Она и Брэдбери читает, и Голдинга…
— Ну, Максим, что это за детский сад! Кто больше книг прочитал, тот и умнее — так, что ли? Она хоть все книги в мире прочитает, всё равно дурой останется.
— Любишь её? — серьёзно спросил Максим.
— Да. Люблю. А ты?
— Не знаю. Наверное, нет. Поэтому и уступаю её тебе. Обещаю: она обязательно к тебе вернётся. Обещаю.
— Да я верю…
Долго сидели, скучно глядя в пустые чашки. Наконец Лилия сказала:
— Мне пора спать. Вы меня и так из кровати вытащили.
— Нам тоже пора. Лиль, а можно мы у тебя перекантуемся? Неохота обратно тащиться. Мы хоть на полу ляжем, хоть в прихожей на коврике. А если мы будем плохо себя вести — ты нас веником.
Лилия даже не улыбнулась, хотя Максим пытался пошутить.
— Ну, зачем на полу. У меня для гостей есть раскладушка. А одного могу на кровать положить. Она большая. Только при условии, что не будут приставать.
— Договорились. Эй, ты, супергеймер! — Максим швырнул в Вадима попавшимся под руку карандашом.
Мельников снял наушники:
— Чё?
— Не хочешь провести ночь с дамой?
— Чё?!
Максим обрисовал ситуацию. Вадим сморщился:
— Я лучше на раскладушке.
— Выключай компьютер. Раскладушку возьмёшь в кладовке, бельё рядом в шкафу, — приказала Лилия и шепнула: — Странный у тебя друг.
— Хе! Ты тоже заметила?
— Я люблю спать с краю. Так что ты ложись к стенке.
— Ладно.
Максим быстро разделся и устроился на кровати. Он не видел, как Вадим возится с раскладушкой, только слышал металлический скрежет. Потом Лилия выключила свет, чем-то побрызгалась (пшик-пшик) и грузно легла рядом. Стало тихо.