Ниже грунтопровода волна улеглась, оставив свою прыть по ту сторону. Но Лешка по инерции так давнул на весла, что лодка сильно ткнулась носом и ее отбросило назад. Пришлось подгребнуть еще разок, и тогда только удалось ухватиться за кромку дощатой дорожки-протопчины поверх понтона… Одной ногой он уже стоял на понтоне, другой придерживал за нос лодку, готовый нагнуться и завернуть цепочку за стойку ограждения. И тут перед ним вырос Зуйкин. Впопыхах Лешка сразу не заметил его в ночном полумраке.
— А-а, начальский холуй! Выслуживаешься? Вверх тянешься, а меня топить вздумал… Я тебя предупреждал? Предупреждал по-хорошему, — задыхался от ярости Зуйкин. — Будешь, Дударь, на меня сучить — схлопочешь.
Лешке тяжело было стоять враскорячку: одной ногой на понтоне, другой удерживая лодку, ухватившись руками за перекладину ограждения. И не увернуться никак. Борис надвинулся вплотную, жарко дыша в лицо. Запаренный быстрой гребью, Лешка и сам еще не успел перевести дух, грудь ходила ходуном, во рту сухо.
— Брось, Зуй, тыриться… Дай хоть лодку привязать.
— Я тебе привяжу! Я тебя так макну — до самого донышка!
Зуйкин не ударил. Нет. Даже судорожно вцепившиеся в перекладину руки не тронул. Он всего-навсего резко качнул от себя упругий брус. Этого было достаточно. Ноги у Лешки разъехались. Нос лодки выскользнул из-под мокрой сандалии; другая, приняв на себя всю тяжесть тела, тоже сорвалась с закругленного бока понтона. Лешка повис на вытянутых руках, каким-то чудом не переломив перекладину.
Все случилось мгновенно. Некогда было ни думать, ни рассуждать. Он даже про лодку завыл, действовал словно в горячке… Подтянулся рывком, расшибая колени, взгромоздился на кромку протопчины, поднырнул под брус и встал на ноги. Борис отступил назад и ждал, загородив собою весь узкий — в две доски — проход. Машинально, без какого-либо расчета, Лешка сделал мощный бросок. Обманное движение левой, а правой рукой заученно нанес удар снизу. Голова Зуйкина запрокинулась, но он устоял, взмахнув руками. Зато сам Лешка, слишком сильно рванувшись вперед, потерял равновесие, размокшая кожа стертых сандалий скользнула по влажным доскам, и он повалился лицом вниз. Уже в падении сделал разворот, чтобы упасть на бок, и грохнулся мимо узкой протопчины. Вскинул руки, хватил было пальцами кромку гладкой доски, но не сумел зацепиться и соскользнул в воду.
Весь еще полный ярости, Лешка сильными взмахами рванулся назад к понтону, преодолевая выбуривающие снизу остервенелые струи. Но сил не было, начисто перехватило дыхание. Лешка чуть не захлебнулся, поймав распахнутым ртом всплеск волны, и отдался на волю течения. Только сейчас, ошпаренный ледяной водой, он вспомнил про лодку и вконец протрезвел от схватки.
Прежде всего он решил беречь силы. Не суетился, не спешил. Подчинившись течению, лишь помогал ему, стараясь удержаться на плаву. Отвернув лицо от ветра и брызг, отдышался немного и стал высматривать поверх волн силуэт лодки. Далеко она уплыть не могла — борьба заняла какие-то секунды. Тем более что сейчас Лешка плыл быстрее ее, прибавляя к тяге течения остатки своих сил. Река тащила его все дальше и дальше, а лодки не было. Все труднее становилось держать голову над водой, судорожно подергивалась занемевшая шея. Уж не так ловко отворачивал он лицо от волн, все чаще заплескивало в глаза и нос, заливало в уши. Но сдаваться Лешка не хотел. Рано было еще сдаваться. Накопив сил, он раз за разом выталкивал себя из воды, чтобы чуть возвыситься над рекой, и осматривал мутное пространство.
Лешка давно мог повернуть к низинному берегу. Он бы дотянул до него, выкарабкался на отмель, вылез на карачках, на брюхе дополз бы, спасая себя. Но даже мысли не возникло об этом. Нет, не сама по себе лодка, казенное имущество, заботила его и удерживала посреди ночной разъяренной реки. Просто не мог он иначе, чувствовал, что нельзя делать этого. Никак нельзя! Сколько тревоги и волнения доставит он Феде, Афанасьичу, всей команде, когда хватятся и долго будут искать и его, и лодку. В чуть замутненном сознании билось одно: удержаться на воде, удержаться во что бы то ни стало. Удержаться, найти лодку и вернуться на ней, обязательно на ней. Тогда только он не поставит под удар ни Федю, ни других. О Зуйкине он в эти минуты не думал. Вовсе не думал.
А сзади его медленно настигал буксировщик с плотом. Когда Лешка плыл в лодке, он видел его огни, понял, почему остановилась землечерпалка. Но потом в запальчивой круговерти напрочь забыл о нем. Теперь же, увертываясь от шальной волны, оглянулся назад и снова увидел огни плотовода. Они приблизились, стали заметнее. И Лешка понял: если он сейчас не натолкнется на лодку, ее зацепит плотом и унесет черт знает куда. Тогда он, окончательно отрезая себя от близкого берега, стал загребать левее, на самую середину, куда, вероятней всего, могло снести лодку.
Он буквально ткнулся в нее носом, когда уж совсем не осталось сил. С трудом вскинул сначала одну руку, мертвой хваткой сомкнул пальцы на кромке борта и долго так плыл, успокаиваясь и не решаясь поднять другую…
Как вскарабкался в лодку, сколько лежал, Лешка не помнил; Очнулся он от холода. Судорога била его так, что подрагивала, стучала о шпангоуты решетчатая слань. Он поднялся, разламывая закоченевшие суставы, огляделся вокруг и увидел, что его снесло чуть ниже брандвахты, прибило к яру и плотовод проходит мимо, помаргивая керосиновыми фонарями на головке плота.
Первой Лешкиной мыслью было побыстрее добраться до брандвахты, переодеться в сухое. Но он тут же отбросил ее. Это еще полчаса, а Федя и так уж тревожится. Лешка был уверен, что Зуйкин будет молчать: вернись он как ни в чем не бывало или сгинь совсем. Борька, конечно, ничего не видел, ничего не знает — не прижмешь его. Бесполезно.
Но и схватке с ним не конец. Сегодняшняя стычка — только начало. И кулаки тут ни при чем. И так тоже нельзя, как он, Лешка, сделал сегодня: ни туда ни сюда, а просто ушел в сторону. Этак-то проще всего: ни нашим, ни вашим. С Зуйкиным надо бороться изо дня в день, бороться по-умному, по делу, начисто отбросив свои личные обиды…
Он решил ничего не говорить Феде. Задержался, мол, по своим делам на брандвахте, потом неудачно причаливал и обмахнулся… Посмеется со всеми над своей незадачливостью, превратит все в шуточку. Посмеется, если хватит сил. А теперь надо шевелиться. Нужно взяться за весла и работать, работать до тех пор, пока от захолодевшего тела не повалит пар.
Лешка стащил брюки и тельняшку. Брюки наскоро отжал и натянул снова. На голое тело накинул ватник, сохранившийся изнутри сухим, плотно запахнулся в него и разобрал весла.
И чем дальше он греб, сначала превозмогая боль внутри мышц, чем больше разогревался, чем безудержней выплескивал остатки физических сил, тем увереннее чувствовал себя. Это ощущение силилось, крепло в нем, и когда лодка мягко ткнулась в понтон, он сразу же привязал ее, спокойно поднялся на деревянную дорожку и твердо пошел по ней на подрагивающую от рабочих усилий, сверкающую огнями землечерпалку.