— Вы так думаете, да? — спросил Грант. В минуту прояснения, в болезненную минуту, которая навсегда врежется в память, он уставился на нее. Сквозь свой густой алкогольный туман, проникая сквозь ее более прозрачную алкогольную пленку, он пытался понять все, что на самом деле думает о ней, о себе и, тьфу, черт, обо всем. Он подумал, что заметил в ее глазах понимание. Но она была очень сердита. Затем холодная, темная нью-вестонская квартира облаком сомкнулась вокруг него. Он вернулся. Четыреста человек! А она не дает даже за сиськи потрогать! Вместе со спокойным, циничным Солом Вайнером он пошел к Ребену, где съел татарский бифштекс, которого не хотел, и говорил о вещах, которые его утомляли. Когда в шесть утра он ввалился в свою старую мохнатую нью-вестонскую берлогу, то обнаружил телеграмму от своей «любовницы», которая сейчас была в Майами-Бич, и она холодно требовала ответить, почему она не может найти его по телефону и почему он не звонит и не отвечает на телеграммы. Эта телеграмма была третьей за два дня.
Там также говорилось, что ее муж через несколько дней прилетает к ней. Грант смял телеграмму и бросил на пол. Но он знал, что когда протрезвеет, то невероятное, ужасное, болезненное чувство панической вины, которое она как-то исподволь внушала ему, снова вернется.
Кэрол Эбернати. И Хант Эбернати, ее муж. Грант сейчас не мог сказать, в эту позднюю минуту, кого из них он больше любил все эти годы.
Кэрол Эбернати. Жена Ханта Эбернати. Глава и создатель Малого театра в Хант-Хиллз, Индианаполис. И одновременно одна из самых удачливых агентов по продаже недвижимости.
Раздевшись догола и аккуратно, с пьяной сосредоточенностью развесив одежду, Грант снял с кровати шерстяное одеяло и закутался в него на полу гостиной. Теперь он чувствовал себя лучше. Хорошо, что пол твердый. На его двуспальной кровати были мягкие матрацы, а поверх них европейского типа перьевые матрацы. Вся эта чертовщина душила его, и он привык, когда был в одиночестве, спать на полу в гостиной, завернувшись в одеяло. Кроме того, таким образом он избавлялся от необходимости слишком задумываться о пустой второй половине кровати. Для столь знаменитого человека он был слишком одинок и нервен. Он немного повспоминал, выпивая под одеялом.
До своих тридцати шести лет у Рона Гранта никогда не было того, что он счел бы настоящей любовной связью. И в результате он поверил, что любви не существует, если не считать фильмов с участием Кларка Гейбла и Кэрол Ломбард. И в этой безумной, запутанной, всепроникающей паутине была вся американская нация: великая американская индустрия песен о любви. Все, что не входило в нее, было просто смешным. В этой вере ему усиленно помогла любовница, которая по своим соображениям не уставала повторять: «Такой вещи, как любовь, не существует».
Грант давно и сильно подозревал, что ее мотивы были абсолютно эгоистическими. Если бы она смогла убедить его, что любви вообще нет, то смогла бы крепче привязать к себе, поскольку в этом случае зачем ему покидать ее? Она ни на секунду не оставляла этой темы. И он вынужден был до сих пор признавать, что теория почти на сто процентов верна. Их философские дискуссии на эту тему были долгими, серьезными и глубокими.
Однако ведь его мозги, как и у всего остального поколения, были промыты великой американской индустрией песен о любви, и он не мог прекратить поиски. Его любовница считала это грехом неведения. И временами он с ней соглашался. Но он не мог ни прекратить поисков любви, ни оставить желания хорошего секса, которое она считала грехом потворства. Он много искал и многого хотел за четырнадцать лет их связи. Он много искал и до этого. Много, очень много. Единственное, чего он хотел, чтобы хоть раз в его жизни была любовная история, как в злополучных фильмах его юности с участием Кларка Гейбла и Кэрол Ломбард, вот и все. Ему было все равно, сколько она продлится. После нее он примет все муки, все последствия, все наказания, все страдания.
В его жизни вообще было всего три любовных истории. Несчетное количество связей, но только три любовных истории, и пи одна из них не была подлинной. Первые две вообще по-настоящему нельзя было считать, поскольку он так и не трахнул этих девушек. Одна была в колледже, когда он был еще слишком зелен, чтобы верить, что девушкам это нравится. Она оказалась лесбиянкой. Вторая была большой, пышной красноволосой ирландо-американкой на Гавайях, где он служил в ВМФ в годы войны, с ней он не зашел дальше сжимания руками платья поверх соблазнительно мощного лона. Теперь у нее четверо детей. Обе не в счет. И потом третья: длинная, о Боже, четырнадцатилетняя история с Кэрол Эбернати.