Документы мы предъявили, а мне сразу вопрос: «За что получил орден Красного Знамени, за какие подвиги?» Объяснил, что три года воевал в партизанах, а награду получил еще в 42-м. Отношение к нам сразу изменилось.
Посыпались шутки, мол, что с партизан возьмешь, они же привыкли действовать без предупреждения. Но напомнили, что порядок в расположении корпуса надо соблюдать. Потом генерал распорядился нас накормить и устроить на ночлег. Назавтра нас обеспечили бензином, а еще в дорогу подкинули парочку канистр спирта. Дорога-то до Пинска предстояла долгая.
А потом мы все же побывали в рейхстаге и рейхсканцелярии. Сильных разрушений или следов пожара в рейхсканцелярии я не помню. Запомнились большой кабинет, большой глобус у стола. Попробовали его вращать. В кабинете напротив приемной я прихватил какую-то папку с надписью «Адъютант фюрера». Зачем она мне? А для того, чтобы подтвердить, что был в той самой канцелярии. Побывали там, где закончили свои дни Гитлер, Ева Браун. Запомнились смрад и чувство гадливости. И никакой злобы. Равнодушие. Так и должно было случиться, туда вам и дорога…
Затем мы подъехали к рейхстагу. Все его стены и колонны были расписаны мелом, углем, краской. Многие надписи выцарапаны штыками или чем-то острым. И я тоже подыскал нужную железяку.
Мужики подняли меня на плечи, чтобы можно было найти свободное место на колонне, и я нацарапал: «Пинские партизаны дошли до Берлина». Я знал, что большинство наших ребят после освобождения белорусских земель ушли на фронт. И я сам собирался в действующую армию, другого и предполагать не мог.
Многие мои партизанские соратники в самом деле дотопали до немецкой столицы, доползли по-пластунски, добежали в атаках. Но меня и Виктора Лифантьева оставили на комсомольской работе. Василий Захарович Корж – командир нашего партизанского соединения – так решил. Объяснил он свое решение очень просто: «Здесь ты теперь нужен. Что ты все под пули рвешься!»
На Берлин, на рейхстаг я, конечно, смотрел широко раскрытыми глазами. И не только потому, что впервые был за пределами родной земли. Мне в ту весну было двадцать три года. Еще четыре года назад мне никакая фантазия не позволила бы предположить, какими они для меня станут, эти годы, что придется пережить, чтобы оказаться в германской столице. А пережить пришлось многое.
ПЕРВЫЕ ДНИ
Когда читаешь, слушаешь воспоминания о днях Победы, невольно возникает ощущение, что война для всех закончилась одинаково. Была безудержная радость, столь же безудержная стрельба в воздух, пока хватало патронов. Ведь эту Победу так ждали, так много за нее положили, так часто не надеялись до нее дожить. Потому радость, по сути, была и двойной, и одинаковой: мы победили, и я жив. Это было самое важное, а самое важное остается таковым и через десятки лет. Я, как видите, тоже начал… с той же стрельбы от радости.
А вот воспоминания о том, кого и где война застигла, у всех разные. И это тоже объяснимо. Люди занимались разными делами, и главным виделось разное. Один собирался строить дом, другой – учиться, третий ждал ребенка…
Война все и всех привела к единому знаменателю и сама стала главным делом жизни на целые годы, поделив время и заботы на «до» и «после». Она заставила все отбросить в сторону и начать действовать в новых условиях. А ценой тех действий могло быть собственное пребывание на земле.
Тогда самым важным стало именно это: быть или не быть. И как быть. Каждому предстояло сделать выбор, исходя из желания «быть», но совершенно не зная, какую цену за это придется заплатить. Потому и я расскажу, как и где начиналась война для меня.
Мне в ту пору было девятнадцать лет, и работал я заведующим отделом Пинского райкома комсомола. Пинск – тогда небольшой город на юго-западе Белоруссии – был центром созданной полтора года перед этим Пинской области. До сентября 1939 года он входил в состав Польши, как и вся Западная Беларусь, которая на законных основаниях вошла в состав БССР и СССР только в декабре 1939 года, после соответствующих решений Верховных Советов БССР и СССР.
Новую власть, как правило, осуществляли новые кадры, прибывшие в основном из восточных районов республики и всей страны. Так оказался в Пинске и я, уроженец Гомельской области.
Переехать на новое место работы мне не составляло никакого труда, потому что родителей у меня уже не было, собственной семьи еще не создал, какого-то имущества не было тем более. До этого успел два года поучиться в медицинском техникуме, но не окончил его.
Жить приходилось на голую стипендию в шестьдесят рублей, которой катастрофически не хватало. Хлеб да кипяток, а суп перловый – один раз в два-три дня. И помощи ждать было не от кого.
После второго курса устроился пионервожатым на лето, чтобы подработать. Через некоторое время взяли инструктором Гомельского горкома комсомола. Оттуда попал на республиканские курсы в Минск. Это был тот самый 1939 год, год освобождения Западной Беларуси и воссоединения ее с БССР. Вот тогда-то почти все участники курсов и были направлены на комсомольскую работу в западные регионы. Так я и оказался в Пинске.
В то воскресенье – 22 июня 1941 года – в Пинском районе было запланировано проведение молодежного кросса. По поручению бюро райкома комсомола я за несколько суток до соревнований выехал в Парохонский и Дубновичский сельсоветы (примерно в тридцати километрах от Пинска) готовить это мероприятие.
В пятницу 20 июня в деревне Парохонск провел комсомольское собрание, посвященное спортивным соревнованиям. Заготовили красные полотнища с надписями «Старт» и «Финиш», другие транспаранты. Но кросс бежать не довелось.
Утром 22 июня к восьми часам я пришел к зданию Парохонского сельсовета, где в десять было намечено дать старт. У сельского исполкома собралось несколько десятков юношей и девушек, одетых наряднее, чем обычно. Все-таки воскресенье и молодежный праздник.
А вскоре из Пинска прибыл поезд. Мы увидели большую группу людей, которые молча шли со стороны станции. Лица у всех были встревоженные, даже растерянные. Среди них – лейтенант, начальник авиаполигона воинской авиачасти в Жабчицах в девяти километрах от Пинска. Полигон размещался в болотах за Парохонском. На мой вопрос о том, что случилось, лейтенант ответил:
– Немцы бомбили военный аэродром в Жабчицах. Я видел, как два наших истребителя поднялись в воздух. Один из них таранил фашиста. Вот все, что я знаю.
Надо полагать, налет произвел на лейтенанта нешуточное впечатление, если он уже в десять утра оказался довольно далеко от своей части, без пилотки, без ремня. А что касается тарана над Жабчицами в то июньское утро, то рассказ о нем я потом не раз слышал от местных жителей и партизан: и в сорок втором, и в сорок третьем, и позже – после войны.
При этом уточнялось, что взлетевший пилот не вел огонь по немецким бомбардировщикам. Он сразу пошел на таран. Похоже, боеприпасов на борту самолета не было. К сожалению, фамилия отчаянного летчика, совершившего тот подвиг в первые часы войны, мне не известна до сих пор.
Выслушав лейтенанта, я побежал в сельсовет к телефону, чтобы дозвониться до Пинска. Сделать это удалось с большим трудом. В райкоме комсомола никто не отвечал. Впрочем, в райкоме тогда работали всего два человека: секретарь и заведующий отделом, то есть я.
Наконец удалось соединиться с первым секретарем райкома партии К.Т. Жулего. От него и получил указание собрать сельский актив, дождаться работника райвоенкомата и помочь ему в проведении мобилизации военнообязанных. С этими мобилизованными к концу дня предстояло вернуться в город.
В Пинск мы прибыли поздним вечером на платформе товарного поезда. Сразу скажу, что мобилизованных было 40 – 50 человек, до города удалось довезти не всех. Большинство растворилось в темноте на остановках. Об этом я еще расскажу. А тогда мне было не до них, тем более что ими занимался представитель военкомата.