В.З. Хоружей посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Ее именем названы улицы в Минске, Бобруйске, Бресте, Гродно, Витебске – в 28 городах и городских поселках Беларуси, во многих деревнях.
Это имя носят школы, училища, библиотеки, а в Бобруйске, Витебске, Дрогичине, Мозыре, Пинске, Пружанах ей поставлены памятники. В Минске, Гродно, Калинковичах, Пружанах, Телеханах на домах, в которых жила Вера Захаровна, установлены мемориальные доски.
Двух Героев Советского Союза дал наш небольшой отряд, состоявший вначале из шестидесяти человек, а в самые трудные для нас дни и недели – из семнадцати. Вторым Героем стал наш командир – Василий Захарович Корж.
Формирование первого на Пинщине партизанского отряда началось и закончилось в один день – 26 июня 1941 года. Отряд состоял из шестидесяти человек и был разбит на три группы. Нашу группу, в основном молодежную, возглавил заведующий военным отделом горкома партии Сергей Корнилов. В тот день В.З. Корж впервые произнес слова «мои партизаны».
Короткая история истребительного отряда закончилась. Началась трехлетняя партизанская эпопея комаровцев. Фронт уходил на восток, а небольшой партизанский отряд оставался в тылу врага.
В то время никто из нас не думал, что этот тыл окажется настолько глубоким, что придется вести вооруженную борьбу почти за 1000 километров от Москвы, куда докатится гитлеровская армада, что наша борьба продлится 1119 дней. День в день, ночь в ночь.
ПОЧЕМУ?!
«Так уж устроен человек: можно предчувствовать надвигающуюся беду, а когда она придет, кажется, что она свалилась неожиданно. Такой внезапной бедой для нашего народа стала война». Эти слова принадлежат Кириллу Трофимовичу Мазурову. Я их выписал из его книги «Незабываемое». Она издана через сорок с лишним лет после войны в Москве, когда К.Т. Мазуров был председателем Всесоюзного Совета ветеранов войны и труда.
До этого Кирилл Трофимович успел поработать руководителем белорусского правительства, первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии, первым заместителем Председателя Совета Министров СССР, членом Политбюро ЦК КПСС. А во время войны я знал его как товарища Виктора – секретаря ЦК комсомола Белоруссии, уполномоченного Центрального штаба партизанского движения.
За время оккупации Мазуров прошел многие сотни километров партизанскими тропами от отряда к отряду, от бригады к бригаде. Я сам не раз получал от него указания, советы и, чего греха таить, взбучки. Не раз общался с ним и после войны. В своей книге Кирилл Трофимович добрым словом вспомнил и обо мне: «Нордман – геройский парень…»
Такая оценка дорогого стоит, тем более из уст человека, к которому ты всегда испытывал уважение. Жизнь Мазурова сложилась так, что с молодых лет он занимал высокие посты, обладал большой информацией по любым государственным проблемам. Но, оказывается, и он мучительно размышлял, почему война все-таки оказалась такой неожиданной.
Злополучный вопрос «почему» себе и другим задавали мы все, прошедшие ту войну, особенно те, кто знал о ее первых днях и месяцах не понаслышке. Не раз думал об этом и я.
В самом деле, почему командиры частей, расположенных в Брестской крепости, жили не в самой крепости, а в городе и по сигналу тревоги не смогли пробиться к своим подразделениям? Почему войска в приграничье не были приведены в состояние боевой готовности? Почему руководство Пинского обкома в первые часы войны осталось без связи с Брестом и Минском?
Теперь некоторые утверждают, что никакой внезапности не было, что во всем виноват Сталин, который все знал, но сам себя перехитрил. Мол, сообщали же разведчики о планируемом нападении гитлеровцев, Рихард Зорге даже дату конкретную назвал. Были и перебежчики с той стороны, которые тоже предупреждали наших военных. Что было – то было. Но Зорге называл разные даты, в том числе 15 мая. Однако прошел тот день, а война не началась. Значит, даст Бог, пронесет…
Далеко не лучшим образом на настроения людей повлияло и заявление ТАСС от 13 июня 1941 года. В нем утверждалось, что слухи о возможной войне между СССР и Германией абсолютно беспочвенны.
Мы ведь не знали, что оно по своей сути было адресовано не нам, а руководству Германии, что это германскую позицию пытались прощупать советские лидеры. Но поскольку заявление опубликовали во всех газетах СССР, люди его поняли по-своему: войны не будет. Мы сами – партийные и комсомольские активисты – убеждали их в этом. Разве мы знали тогда что-либо о тайнах дипломатии и большой политики.
Для меня, человека, прожившего большую жизнь, теперь та внезапность, как мне кажется, представляется более понятной. По крайней мере, больше, чем тогда. И поскольку на эту тему высказываются все кому не лень, то выскажусь и я. Все-таки я генерал, прошел всю войну. И не самыми легкими дорогами.
Мое понимание внезапности состоит из двух частей: военной и психологической. Если говорить о военной стороне дела, то главное было не в том, что мы не знали точной даты нападения. И не в том, сколько у Гитлера и его союзников было танков и самолетов. Этого добра и у нас хватало.
Дело заключалось в другом: немцы применили новую, более современную, а потому более эффективную тактику ведения боевых действий. Особенно использование бронетанковых частей и соединений, а также авиации, десантов, диверсионных групп.
До второй мировой войны в уставах всех армий мира было написано, что танки, например, на иоле боя могут и должны действовать только при непосредственной поддержке пехоты. Гитлеровцы отбросили эту концепцию. Их танковые дивизии без оглядки рвались вперед, сминали заслоны и передовые части противника, шастали по тылам, сеяли панику, вносили растерянность и деморализацию.
Стоит вспомнить и о грамотном использовании десантов. Еще во время атаки на Францию, Голландию, Бельгию немцы убедились, что одна воздушно-десантная рота, захватившая ключевой мост или дорожный узел, может парализовать действия нескольких полков.
А захват немецкими парашютистами острова Крит в 1940 году, на котором размещалось до 70 тысяч английских и греческих войск! Опасность малых и крупных десантов потом довелось познать и Красной Армии с ее тылом.
Немецкие генералы опередили военных из других стран прежде всего более смелым стратегическим и тактическим планированием и действием.
В этом была главная внезапность и для нашего, и для западного генералитета. Потому и пали за две недели Польша, Франция. По два-три дня продержались государства поменьше. На волоске висела и судьба Великобритании.
Теперь в прессе нередко встречается ехидный вопрос: «Разве нельзя было сделать своевременные выводы из поражений Польши, Франции и предпринять соответствующие меры?» Видимо, нельзя. Армия – механизм большой, сложный и громоздкий. Чтобы перестроить его, надо было перекроить и экономику страны. Потому советское руководство и пыталось оттянуть начало войны до весны 1942 года, чтобы успеть это сделать.
В то же время я полностью согласен с генералом П.А. Судоплатовым, который во время войны был заместителем начальника разведывательного управления Наркомата госбезопасности и первым заместителем разведывательного управления НКВД.
В своей книге «Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год» он пишет: «Надо отметить, что наш Генштаб и его аналитики оказались не на должной высоте. Маневренный характер современной войны, наступательные операции немцев одновременно в нескольких направлениях не были учтены, так как они резко контрастировали со схемой первой мировой войны – нанесение главного удара на одном решающем направлении».
В книге писателя Феликса Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым» я прочитал: «Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать – до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали».
Эти слова В.М. Молотова, человека, который многие годы был правой рукой Сталина, почему-то упорно игнорирует нынешняя пишущая публика. Она изо всех сил стремится доказать, что Сталин был в плену собственных иллюзий, более того, планировал нанести удар первым, но Гитлер упредил его.