Движенью от Я к Тебе
И дальше, туда, где ни ты, ни я –
Уже не нужны себе!
1975
89
С Т А Р У Х А
Старуха идет, спотыкаясь,
По улице. Следом за ней,
Крича, хохоча и толкаясь,
С портфелями пять малышей.
Что им до поникшей фигуры?
Они и не видят ее.
Им весело в сумраке хмуром,
В кругу равноправном своем.
Они говорят торопливо,
Друг друга не слыша, не в лад.
На гребне высоком прилива
Их юные души парят.
В просторе бескрайнего мира
Им радостны первые дни.
И смотрит старуха, как мимо,
Смеясь, пробегают они.
Шаги достаются ей трудно. Она
отдыхает, дрожа, Вцепившись в
афишную тумбу, Натужно и
жадно дыша.
Над ней приглашенья на вечер,
Портреты певиц, имена.
На голые бальные плечи
Невольно косится она.
И страшно от мертвого взгляда
Бесцветных слезящихся глаз.
90
Так что ж ей, зажившейся, надо
От жизни, летящей на нас?
И надо ли что-нибудь жизни
От нас, уходящих во тьму?
Мы жили, мы жили, мы жили!
Но живы ли мы? – не пойму!
Но живы ль? – не знаю, не знаю...
Ловлю и теряю опять.
Ну, кажется, вот! понимаю!
Да нет, ничего не понять.
И вновь в тишине замираю
И слышу, как вечность скрипит,
Как будто замок запирают
И сторож ключами гремит.
О эта тоска человечья,
Отвага в неравном бою!
О эта ребячья беспечность
У бездны на самом краю!
Где все мы: старуха и дети,
Афиши, сугробы, дома, –
Плывем в ледяной круговерти
Сошедшего с мысли ума!
Плывем задыхаясь, старея,
Ловя дуновенья тепла, –
Со свистом проносится время
Сквозь легкие наши тела!
И в свисте теряется хохот
Мальчишек, бегущих гурьбой,
И плач мой, и жалобный шепот
Старухи, идущей домой!
1975
91
К О Ш К А
Большое солнце мутнее крови,
В дыму морозном верхи дубов,
И снег колючий, сползая с кровли,
Метет поземкой среди домов.
Еще не видно огней в деревне,
Но воздух в хате, как прорубь, синь,
И в сон склоняет от строчек древних,
Припорошенных песком пустынь.
Горячий ветер приходит с юга,
Растет до неба тяжелый смерч,
Араб срывает коня в испуге,
За полмгновенья почуяв смерть.
Но все напрасно. Сухие горы
Ползут безудержно, как века,
И возникает то череп голый,
То меч шумерский среди песка.
Я просыпаюсь. Темно в окошке.
На подоконнике, на стекле
Белеет иней. Хромая кошка,
Как сфинкс недвижно, лежит в золе.
Два круглых глаза горят, как угли,
Усы и морда в седой пыли.
Что ловит слух ее в ровном гуле
Деревьев, гнущихся до земли?
92
Какие царства исчезли в мраке,
Вожди какие и племена!
Столицы мира лежат во прахе,
Твердя забытые имена.
Но разве греет вчерашний пепел?
Да нет, не греет. Куда ему!
Я выйду в сени, взметнется ветер,
Зимой запахнет в пустом дому.
Поленья в брызгах смолы янтарной,
Перебродивший хмельной настой
Морозной ночи, лесной поляны,
Насквозь пропитанной тишиной.
Но хватит, хватит. Достать газету,
Забить поглубже, потом поджечь.
Потянет дымом – и в бликах света,
Как зверь дремучий, задышит печь.
Взметнутся искры стеклянным роем,
В трубе протяжный возникнет гуд.
Коробясь, вспыхнут названья строек,
Речей отрывки – и пропадут.
И тьма приблизится к печке разом,
Слегка колеблясь вокруг огня.
Заблещет кошка кровавым глазом,
Лениво скошенным на меня.
Так что же делать? Опять забыться?
Шагнуть в ленивый текучий сон?
Но все быстрее сквозь нас струится
Дыханье мира, вода времен.
Что в днях идущих удержит память?
Что я – оставшийся вдалеке? –
93
На мертвом надпись надгробном камне
На всем неведомом языке.
Дрова сгорели. Задвину вьюшку.
Взгляну на улицу, где бледна,
Как будто елочная игрушка,
На темной ели горит луна.
Деревья тонут в снегу глубоком,
Метель утихла, как началась,
Почти внезапно, и в свете окон
Сверкает веток густая вязь.
Весь сад серебрян и фиолетов.
Вблизи сугробы, а там, вдали,
В кустах сирени проходит Лето
В цветах и травах ночной земли.
Проходит Осень в листве багряной
Среди накрытых больших столов,
Плодов и дичи. И воздух пьяный
Весна вдыхает сырых снегов.