В холоде небытия
Стынет моя голова.
Звездная смертная дрожь
Волосы гладит рукой.
Да, на меня он похож,
Но не является мной.
Я бы не мучился так,
Я б умирать не спешил,
Глядя в густеющий мрак
Мира погибшей души.
Нет, это мне не к лицу,
Как бы он там ни устал,
Сам торопиться к концу
Я бы, пожалуй, не стал.
Что же он ищет во мгле,
Зябко вжимаясь в пальто?
Вечный приют на земле
Не обещал нам никто.
370
Каждый в назначенный час
Свой переступит порог.
Что ж он – до смерти! – угас,
Раньше поры – изнемог?
Жив, а как будто не жив,
Вынесть не в силах потерь?
Что ж он, меня подменив,
Мной быть не хочет теперь?
2001
371
* * *
Д. Порушкевичу
От прошлого не отказываясь
И с будущим не ругаясь,
Как будто волна, откатываясь
И вновь над собой вздымаясь,
Единый в едином миге,
В движении их раздроблен,
Строке, не вошедшей в книги,
Хотел бы я быть подобен;
Мелькнувшей, но позабытой,
Оставленной без вниманья,
Непонятой, неоткрытой,
Живущей вовне сознанья,
Рассудком не холощеной,
Не стиснутой крышкой тома,
Подобно невоплощенной
Душе, оставшейся дома.
2001
372
* * *
Доживаю, но жизнь не кляну,
И когда просыпаюсь до свету,
Вспоминаю родную страну,
Не беда, что ее уже нету.
Нету многого, нет ничего
Из того, что люблю я доселе.
Над Москвою-рекой, над Невой,
Над Амуром и над Енисеем,
Заметая Урал и Кавказ,
По Днепру, по Днестру и по Бугу
Только ветер, не помнящий нас,
Завивает воронками вьюгу
Мир, которым я был опьянен,
С кем я дрался и с кем обнимался,
Как же это случилось, что он
Вдруг ушел, а меня не дождался.
Но к кому бы он там ни спешил,
Я вослед ему камень не брошу.
Пусть в пустоты отбитой души
Сквозняком задувает порошу.
Пусть клубится она по углам,
Пусть струится от окон до двери.
Я ж не зря говорил себе сам,
Что сберечь можно только потери.
373
Я ж не зря повторяю сейчас,
Поднимая тяжелые веки,
Что лишь то не изменится в нас,
Чего больше не будет вовеки.
Что, казалось бы, истреблено,
Среди общего смрада и блуда,
А сокрылось, как Китеж, на дно,
Чтобы звоном тревожить оттуда.
*
Только в зеркале вырвет из мрака
Сигарета неясный овал.
Только хрипло пролает собака
Непонятные людям слова.
И опять тишина без движенья,
И опять эта вязкая мгла.
Исчезает мое отраженье
В запылившейся толще стекла.
Ну и ладно, пускай исчезает!
Пусть собака скулит в конуре!
Слишком долго, увы, не светает
В октябре, в ноябре, в декабре.
Слишком скучно за фосфорной стрелкой
Наблюдать мне в январскую ночь.
Страстью куцею, мыслию мелкой –
Даже время нельзя истолочь.
Ладно бы сквозь сырые туманы
Этой едкой, как щелочь, ночи
Мне всплывали бы душные тайны,
Преступления и палачи.
Нет, какие-то дрязги бессилья,
Трусость явная, ложь на виду.
Отболев, умирает Россия,
Я ее хоронить не приду.
374
Ни слезы не осталось, ни вздоха,
Ну не выть же, как пес, на луну.
Нас без нас похоронит эпоха,
Матерясь и пуская слюну.
Мы простились до крайнего срока,
Пусть она вспоминается мной
Чернобровою, голубоокой,
С золотою за пояс косой.
Не склонявшей лицо перед вьюгой,
Знать не знавшей о скором конце,
А не этою нищей старухой
С медяками на мертвом лице.
2001
375
* * *
Луна замерзает, как белая мышь,
В сугробы уходят дома.
И вьется поземкой с синеющих крыш
По комнате грязной зима.
Она наметает сугробы в углах,
Морозным трясет рукавом,
И как сумасшедшая пляшет впотьмах,
Свивая пространство жгутом.
От двери до окон не сыщешь следа,
Как пестрый лоскут, тишина
Трепещет от ветра, и снова беда,
Как запах мимозы, нежна.
И смерть, соболиную выгнувши бровь,
Глядит на страстей кутерьму,
Где мир из безумья рождается вновь,
Чтоб вновь устремиться к нему.
2001
376
* * *
Усталые ноги еще идут,
Вытягивается дорога через грудь,
И между ребер, ветрам открыт,
Ты рассказываешь, где болит.
А болит в Благовещенске и Орле,
Болит на Алтае и на Памире,