Я выросла, зная Сэйнтов как печально известных, самопровозглашенных правителей, но город от этого не страдал. Как и в любом городе, поселке, штате, преступления случались, и ни один человек, ни правительство, ни семья не могли их остановить, но они никогда не казались такими ужасными, как сейчас.
Я забрала Линкольна у Камиллы с этими мыслями в голове, переплетающимися с версией Габриэля, которую я только что видела, и скрылась в своей комнате. Она не задавала вопросов, и как только я пришла, я упала на кровать и крепко обняла его, укачивая, пока он медленно погружался в дремоту.
Я продержала его некоторое время, а затем положила в его кровать и устроилась на полу напротив.
Когда он проснулся, я снова подошла к нему и подняла его на уровень глаз. Теперь, когда я здесь, я вижу в нем столько черт Сэйтов. В его темных волосах и лесных глазах, в загорелом цвете его кожи. Он был похож на Лукаса и Габриэля.
Это была его семья.
— Малыш, — шепчу я ему в волосы. — Я буду лучше, хорошо? Я сделаю лучше. Это будет для тебя.
Глава 29
Габриэль
— Ты в порядке?
Через неделю Амелия сидит рядом со мной за обеденным столом. Наши вечерние трапезы остались прежними, но она стала закрытой от меня. Она молчала, пока я не заговаривал с ней, а когда заканчивала ужинать, извинялась и уходила в свою комнату.
Я приходил туда каждый вечер, уже после того, как она ложилась спать, и наблюдал за ней. Я перелистывал страницы ее этюдника и фотографировал каждый новый замысел, а пару раз позволял себе прикоснутся к пряди ее волос между пальцами — шелковистая длина мягко ложилась на мои огрубевшие руки.
— Да, — кивает она с фальшивой улыбкой.
С того дня, с тех слов, она была только вежлива. Не было ни язвительности, ни споров. Никакой враждебности. Только тихое спокойствие.
Как будто ее и не было.
— Я подумал, что завтра мы могли бы поехать в город, — сказал я.
Мне не хотелось этого. Не очень. За неделю произошло еще два нападения, небольшие по сравнению с предыдущими, но все же произошедшие, и хотя новых тел, которые нужно было хоронить, не было, это был лишь вопрос времени.
— Хорошо.
— Амелия, — я опускаю вилку, упираясь лбом в ладони. — Я не знаю, как все исправить, понимаешь? Я никогда этого не делал.
— Все в порядке, Габриэль, — она поднимает вино и делает глоток. — Нечего исправлять.
— Но есть, — говорю я. — И это, мы. Я хочу взять, но не могу, и я не хочу красть то, что ты не хочешь дать.
— Я уже все сказала.
— Амелия, что я могу сделать?
В этот момент я был готов встать на колени.
Когда она смотрит на меня, ее голубые глаза сталкиваются с моими, и я вижу одиночество, боль, тоску, но она достаточно быстро скрывает это, чтобы я поверил, что мог неправильно понять.
— Я устала. Можно мне уйти?
— Non dire cazzate (прим. пер. — Не говори ерунды)! — прорычал я.
— Я не знаю, что это значит.
— Не говори ерунды, Амелия, — я хватаю ее за запястье, когда она поднимается. — Я не знаю, как это сделать. Я не знаю, как все исправить, но я хочу тебя. Cazzo (прим. пер. — Черт), Амелия, я хочу тебя. И я не могу забыть ту ночь.
Она закрывает глаза.
— Пожалуйста, Габриэль, это к лучшему.
— Правда?
— Да, — она говорит решительно. — Так ты получишь то, что хочешь.
— Чего я хочу?
— Наследника.
— А чего ты хочешь?
— Я не думаю, что это уже имеет значение, — она осторожно вырывает свою руку из моей хватки. — Я не ненавижу тебя, Габриэль. Я знаю, что сказала это, но это не так. Я не уверена, что смогла бы больше, но то, что случилось, больше не повторится.
— Я сделал тебе больно.
Она кивает.
— Да, это так.
— Это были просто слова, Амелия.
Она мягко улыбается, настоящей улыбкой, но не той, которая говорит о счастье.
— Слова острее ножа.
***
Она замолкает. Эмоционально. Физически.
Как будто что-то внутри нее было жестко запрограммировано на то, чтобы отстраниться от ситуации и не дать себя ранить.
И я не виню ее.
Я причинил ей боль. Я обидел свою жену.
Я все испортил.
Я не лгал в своих словах, но они были сказаны не так, как надо. Этой женщине нужно было внимание, но не потому, что она искала его, а потому, что по какой-то причине ей в нем было отказано. Ее прошлое было тайной, которую не смог раскопать даже я.
Нам всем нужно внимание.
Мы стремимся к нему.
А она испытывала голод.
Я останавливаюсь перед дверью ее спальни и дважды стучу своим еще не зажившим костяшкам пальцев.