Мне хотелось взорваться и убить его. Очень, блядь, хотелось. Но я этого не сделал.
Вместо этого я улыбнулся ему, и что-то в этой улыбке, должно быть, напугало его до смерти, потому что он обмочился прямо здесь. Я протягиваю руку к шкафу и беру пустую пивную бутылку за горлышко.
Он смотрит на нее, потом снова на меня.
— Ч-что эт-то з-з-значит, — заикается он. — Она уже давно ушла отсюда.
— Ты думаете, это пройдет? — спрашиваю я, взвешивая бутылку. — Травма от ее насилия.
— Сука заслужила это, — в словах есть яд, и я уверен, что он так и думает, но они выходят слабыми.
— Ты знаешь, кто я? — он качает головой. — Меня зовут Габриэль Сэйнт, — я не свожу глаз с его лица, упиваясь тем, как он бледнеет. — Полагаю, ты слышал обо мне, — он кивает. — Ты знаешь, что я делаю с теми, кто причиняет вред моей семье?
— Она не твоя семья.
Я смеюсь.
— Вообще-то здесь ты ошибаешься. Видишь ли, я уверена, что ты знаешь, у Амелии есть ребенок. Сын. Этот мальчик — мой племянник, а мой брат — его отец, — мужчина моргнул. — К сожалению, мой брат погиб некоторое время назад, но она стала семьей, как только забеременела. И теперь она моя жена. Моя. Жена. Пусть это на мгновение запомнится, — я слышу, как он сглатывает, но ничего не говорит. — Итак, я спрошу еще раз: знаешь ли ты, что я делаю с людьми, которые причиняют вред моей семье?
— Ты их убиваешь
— Да, но с тобой будет не так просто.
Он пытается двинуться, но я разбиваю бутылку, останавливая его в ужасе. Хорошо. Надеюсь, он напуган. Надеюсь, он вспоминает все, что он сделал, и воображает все, что сделаю я.
— Я не просто убью тебя, я сделаю это медленно.
— Пожалуйста, — умоляет он. — Я уеду из города. Я никогда не буду говорить об этом.
Я смеюсь.
— Сейчас уже поздно для этого.
Я делаю это быстро, чтобы его одурманенный наркотиками мозг не успел среагировать, и провожу острым краем бутылки по его груди, разрезая плоть.
Он кричит, и я делаю это снова. И еще раз. И еще раз.
Я делаю это до тех пор, пока его торс не покрывается красными полосами, кровь течет из каждого пореза, как кровавая река, на ковер. Если бы я продолжил, он бы умер из-за таких глубоких ран, но я не собирался облегчать ему смерть.
— Думаю, этого хватит за все те разы, когда ты ее резал, верно? — он хнычет, едва приходя в сознание. — Итак, что дальше? Поджигание? Избиение? Мы уже топили тебя, но мне кажется, что этого было недостаточно.
Я был весь в его крови, она прилипла к моей коже, но ее было мало. Я знал, что скоро взойдет солнце, и хотел вернуться до того, как проснется Амелия.
— Ты отнял у меня слишком много времени, — я вздохнул и подошел к нему с бутылкой, вонзая ее в живот, а затем поднимая вверх, вскрывая его.
Она была достаточно острой, чтобы разрезать плоть, но все же на какое-то мгновение я пожалел, что не взял свои инструменты для пыток.
После чего я встал и выпустил несколько патронов в его торс и грудь, опустошив обойму.
Он был мертв задолго до того, как его тело упало на пол. Для пущей убедительности я отрезаю его вялый член и засовываю его ему в горло.
— Этого хватит, — говорю я его истекающему кровью телу. — Твой долг с Амелией погашен.
Я выхожу из трейлера и достаю носовой платок, чтобы вытереть кровь с рук.
Небо светлело, но рассвет еще не наступил.
Когда я добрался до дома, солнце только-только взошло над спокойными водами за скалами. Моя одежда заляпана кровью, кожа стянула.
Энцо стоит неподвижно, как статуя, когда я подхожу к нему, но его взгляд перемещается по мне, вглядываясь в пятна крови.
Когда я собираюсь пройти мимо него, он хватает меня за плечо, заставляя повернуться к нему.
Он кивает один раз, а затем хлопает себя кулаком по сердцу.
Уважение.
Я дважды шлопаю его по плечу, говоря: —Иди отдыхай, брат.
Не дожидаясь, пока он уйдет, я тихо вхожу в комнату, глазами нахожу спящую Амелию и, обойдя кровать, направляюсь в ванную, по пути раздеваясь. Вода мгновенно становится теплой, когда я ступаю под душ, склонив голову, наблюдая, как кровь стекает с моей кожи.
Позади меня раздается щелчок, затем дверь душевой кабины открывается, и теплое обнаженное тело прижимается к моему.
— Тебя не было, — она шепчет мне в мокрую кожу.
— Я должен был.
— Я знаю.
Она была обнажена. По своей воле. При включенном свете.
Храбрость этой женщины поразила меня, поставила на колени.
Я медленно поворачиваюсь, прекрасно зная, что вся кровь не сошла с моей кожи, уверенный, что она видела это раньше, но на этот раз эта кровь была ради нее.