— Твоя мать больна. Очень больна. Из-за ее болезни у меня давно не было женщины. Дочь в ответе за грехи матери, ты же знаешь…
— Я не желаю об этом знать, — почти кричу. — Это твое личное дело. Оно не предназначено для ушей твоих дочерей. Отпусти меня!
— Мне ты не дочь, что бы там ни говорили… И, разумеется, я тебя отпущу, — он улыбается мечтательно и холодно одновременно. Окунает в черное безумие своих зрачков так глубоко, что начинаю задыхаться, захлебываться в его невменяемости. — После отпущу… Если, конечно, сама не попросишь меня продолжить… А ты попросишь обязательно, — отпустив одно мое запястье, хватает меня за затылок и тянется ко моим губам, несмотря на мои жалкие потуги вырваться или хотя бы треснуть ему ребром ладони по уху.
Пытаюсь коленкой вмазать ему в пах, но он слишком близко, размахнуться не получается… Предугадав мое движение, зажимает мою ногу между бедрами, наматывает разметавшиеся пряди себе на кулак и тянет к себе. Теперь от каждого рывка испытываю безумную боль. Как ни извиваюсь, как ни трепыхаюсь в его руках, вырваться не получается.
Глава 15
К счастью, коснуться моего лица он так и не успевает.
Дверь в спальню содрогается от раздирающего уши грохота! Удар. Еще удар… Фрёд замирает, в его глазах разгорается звериная ярость.
— Кто посмел… — рычит утробно, и в тот же момент дверь влетает в помещение, не выдержав очередного толчка.
Дверной проем теперь щербат, и сквозь него заходит мой спаситель.
В первую секунду не верю своим глазам.
Полукровка?!
Отчим тоже не верит увиденному. Считает, наверно, эффектное появление слуги дурным сном. Только этим можно объяснить, что даже при живом свидетеле он не собирается меня отпускать.
Продолжает натягивать до отказа мои волосы, накрученные на кулак. Будто с гордостью демонстрирует другому мужчине свою власть надо мной. Мне так больно, что с трудом удерживаюсь от стонов.
— Ты? — с ненавистью выплевывает мерзавец пришедшему слуге. — Ты живучий, как кошка, но не бессмертный! И твои жизни когда-нибудь кончатся!
Полукровка подступает все ближе. Словно тигр перед прыжком движется мягко, неторопливо, внимательно считывая движения жертвы янтарными глазами. Шаг. Второй. Третий. Кивает на меня, требует:
— Отпусти ее.
— Слабо я тебя отделал, тварь безродная. Ничему ты не научился. Я плачу тебе. Я купил тебя. Я твой хозяин. Я твой бог. Я для всех высший бог в этом замке, понятно? Любое мое желание — священная заповедь для вас, моих прислужников! — с каждым выкриком мой мучитель исступленно дергает руками.
От его резких, хаотичных движений боль становится невыносимой! Кажется, еще чуть-чуть и с головы вместе с волосами сорвется кожа. Не в силах больше сдерживаться, тихонько скулю.
— Отпусти ее, — повторяет Хродгейр, продолжая приближаться. В его голосе вибрирует, набирает силу мощь.
Откуда этот командный рык у простого слуги?
Мне странно, что отчим не понял до сих пор, кто кому должен здесь подчиниться! Похоть, должно быть, окончательно разъела его мозги!
Однако острая боль неожиданно ослабевает и я, освобожденная, без сил стекаю на пол. Отползаю подальше от зверя, забиваюсь в угол комнаты и обхватываю пострадавшую кожу головы. Изверг бессердечный! Тролль отмороженный! Так издеваться над людьми…
Фрёд, весь дрожа то ли от злости, то ли от страха выхватывает невесть откуда кинжал и наставляет его на слугу трясущимися пальцами. Цедит сквозь зубы:
— Так и знал, что не забудешь ту порку. Придешь за расплатой. Ну так я подготовился. Я с тебя живого теперь шкуру сдеру. Скормлю псам твою печень и заставлю на это смотреть. Никакой пощады. Никакого милосердия. Разрежу по кускам.
С боевым кинжалом на безоружного? Даже от отчима я не ожидала такой подлости! Среди слуг ходили сплетни, что Фрёд хорош, нереально хорош в ножевых схватках. "Быстрый и коварный", — так говорила Ингвер. Поэтому сейчас он не теряет уверенность с полукровкой. Продолжает вести себя вызывающе, хотя в честном бою проиграл бы такому исполину в два счета.
Зажмурившись от ужаса, упускаю момент, когда кинжал Фрёда со звоном врезается в каменный пол и отлетает на другой конец комнаты. Когда открываю глаза, его запястье уже крепко зажато в широком кулаке полукровки, а ноги беспомощно дрыгают над полом, не доставая до опоры. Слуга с легкостью удерживает хозяина на весу, как сучок невесомый и рычит: