— Ты сейчас о чём? — на ходу удивляется она, впрочем, не отвлекаясь от разглядывания шёлковых нарядов, выставленных в некоторых лавках.
— О том, что ты — маленькая девочка. Как ты так с ходу Старшину мясников под себя подмяла? И не надо таращиться на эти одежды, сестра, они не для порядочной правоверной девушки — поддеваю её между делом.
— Что б ты понимал в нарядах, — весело хмыкает она, на секунду оборачиваясь ко мне. — И в правоверных девушках… — Она демонстративно указывает глазами на мой гульфик штанов, намекая на только нам с ней известные деликатные подробности.
Подсмотренные ею вопреки моим словам.
— А что тебя удивляет с мясником? — переспрашивает она, пробуя на ощупь какой-то шёлковый кардиган. Или как это тут называется…
— Он старше. Опытнее. Давно на деньгах и в торговле. Жёсткий мужик. Обычно, с такими договариваться очень тяжело. И условия новичкам не выгодны.
— Не знаю, где ты такое видел, — Алтынай с удивлением отвлекается от куска шёлка и смотрит на меня. — У него своя работа. У меня товар, который ему нужен. Как раз именно потому, что он старый и много видел, он лучше других понимает все выгоды оптовой покупки рыбы у меня. В одиночку, без конкурентов. А кроме нас, в ближайшее время ловить же никто не будет, это же очевидно: вон даже мы с тобой как намучились… пока ты наших заставлял в воду лезть, — смеётся она, прикрывая ладонью рот. — Что до уважения, то по мне же видно, чья я дочь, — она касается кончиками пальцев какого-то медальона в форме солнца с лучами, одетого ею напоказ поверх одежды. — Он явно не «белая кость», в отличие от меня. С чего бы ему говорить иначе?
Видимо, я ещё многого не понимаю в местных аналогах дворянства.
Алтынай продолжает бесцельно гулять по рядам шёлковой одежды, а я сопровождаю её. С местом ночлега мы определились, тут есть аналоги гостиниц.
Внезапно в соседнем ряду возникает какой-то шум, и в проход между рядами прямо нам под ноги вылетает средних лет мужчина, что-то бормочущий себе под нос.
На языке, которого я не понимаю, но фонетику которого неплохо узнаю ещё оттуда. Поскольку там, ещё на флоте, имел контакты с их экипажами в разных портах одного очень интересного региона.
Алтынай, нахмурившись смотрит на старика (а это оказывается действительно почти старик, просто не толстый и моложаво выглядящий), а из соседнего прохода выходит пара местных здоровяков (явно торгующих тоже тут в одной из лавок) и направляется к поднимающемуся с земли деду.
Алтынай делает мне знак рукой и становится между стариком и двумя местными парнягами, говоря мне:
— Помоги старику подняться. — Затем обращается к местным. — Кто такие? В чём дело?
Видимо, в местных раскладах аналоги дворянства тоже фигурируют, и Алтынай явно имеет какие-то привилегии, судя по её весьма особенным интонациям тут, на базаре.
Местные что-то отвечают ей на дари, которого ни я, ни Алтынай, не знаем.
Наклоняюсь и под руки поднимаю старика, попутно отряхивая от пыли.
— Вы меня понимаете, уважаемый? — Вежливо спрашиваю его на туркане и пашто по очереди.
— Вполне, — отвечает он на центральном туркане, с весьма определённым акцентом. Затем добавляет. — Кажется, кто-то хочет сойти за азара…
— Кажется, богом избранный народ как и прежде гоним и притесняем, — смеюсь в ответ. — Но по-прежнему цепляет локтями всех подряд, не считаясь ни с личностями, ни с обстоятельствами.
— В чём дело? — игнорируя двух местных, поворачивается к старику Алтынай.
— У меня была чудесная партия тесьмы и кружев, — чуть поклонившись, отвечает ей дед гораздо более уважительно, чем общался со мной. — Я заплатил полагающийся налог в казну Наместника, но местная гильдия ткачей настаивает на том, что и им я тоже что-то должен. Но я очень хорошо знаю правила, и это просто грабёж!
— Справедливости ради, сестра, — смеюсь, стоя сбоку. — Ничуть не подвергая сомнению слова уважаемого, отмечу: его народ достаточно регулярно попадает в конфликты из-за денег. Хотя, зачастую, отнюдь и не по своей вине.
— Наверное, сложно быть сыном такого народа, — демонстративно вежливо чуть наклоняет голову Алтынай, глядя на старика. — Мы можем чем-то помочь вам?
— Я уже послал за базарной стражей, — ещё глубже склоняется дед. — Если бы вы просто согласились выпить чаю в арендуемой мной лавке. Буквально четверть часа. До прихода стражи Наместника.
— Вы уверены, уважаемый, что приход стражи не ухудшит лично вашего положения? — продолжаю смеяться, поскольку происходящее кое-что очень живо напоминает мне. В духе рассказов одного почившего писателя, которого звали Исааком Эммануиловичем.