Ветераны, нажив врагов во всех без исключения слоях общества, тщательно разбирались во всех «несчастных случаях» с сослуживцами, где бы те ни происходили. Тем более, здоровяк явно прибыл в отпуск, и если не явится обратно в свою сотню вовремя – город перевернут вверх дном уже специально посланные офицеры его же сотни.
Или офицеры батальона; может, даже командиру батальона захочется проехаться, развеяться.
А всем свидетелям рот не заткнёшь, вон весь центр города таращится… Тем более что сослуживцы сотника, расспрашивая всех подряд и расходясь спиралью от базара, будут совать собеседникам в руки монеты за каждую толику информации. Через час, как пить дать, будут знать не просто весь расклад, а даже и цвет туфлей Хамзы…
А это совсем другой уровень проблем. Хамза, искренне мечтающий о дворце у моря и видящий его во снах и в красках, к такому просто не был готов.
Насмерть пусть бьются эти идиоты из нищих. Выходцам из хороших семей путь по службе – максимум стража города. А лучше вообще, сбор налогов.
Если сейчас отдать руку подчинённого, о доме можно забыть. В страже этого не простят свои же.
Хамза лихорадочно искал выход.
– Тебя поторопить? – напомнил о себе здоровяк, перехватывая оружие так, что ствол его винтовки оказался направлен в сторону стражи. – Три. Два. Один…
Глава 26
Примечание.
«Матушка» – 100 % выдуманная русская стилизация. С реальным языком не имеет ничего общего.
В языке, на котором говорит ГГ, обращения к родне вообще, к знакомым и старшим (уважительно), и к матери в частности, очень строго регламентированы (конкретными лексемами).
Обезличенное обращение с этим корнем – прерогатива исключительно русского языка, без параллелей с реальностью.
В казахском языке никому, кроме родной матери, «анашым» не скажешь. Ну, по крайней мере, лично я такого даже представить не могу и никогда о таком не слышал.
Не знаю, с чем сравнить, чтоб было понятно…
_________
Полусотник в этот момент почему‑то отстранённо подумал: вопреки образованию и местному служебному опыту, он даже не может точно определить, к какому народу принадлежит этот драный «борец за справедливость».
С одной стороны, именно сейчас он говорит на усреднённом подъязыке восточного туркана, примерно как в местах, где живёт эта девка.
С другой стороны, в лицах всех жителей той местности проглядывают почти всегда азиатские черты, коих в сотнике не было.
С ещё одной стороны, бабка, которую он именовал «матушкой», говорила точно так же, а внешностью и замашками похожа была вообще на женщину из пашто.
При этом (как городской стражник Хамза это мысленно отметил), улицу сотник называл своей. Стало быть, вырос он тут?
Видимо, они родом откуда‑то из глухих мест северо‑востока. Мало ли, кто был отец, и где и как воспитывалась эта бабка…
Хамза давно замечал: если думаешь, что хуже уже быть не может, всё как раз только начинает становиться хуже.
Более неподходящего времени, чтоб очнуться, девка придумать не могла.
– Помоги‑ите, – слабо прозвучало с её стороны, как на зло, именно в этот самый момент.
Сотник, не отвлекаясь от стражи, мельком скользнул по ней взглядом.
И через секунду Хамза понял, что лучше б он отрубил подчинённому руку сам, минуту назад, и лично вручил её ветерану.
Потому что взгляд сотника потемнел, глаза прищурились и сам он сделал шаг назад, выводя ствол в горизонт.
Метаморфозы не ускользнули и от подчинённых Хамзы, которые явственно напряглись.
– Имя, звание, должность! – Лысый оторвал взгляд от медальона на шее девки и расслаблено смотрел «сквозь» стражников, явно ловя их малейшие движения. – Как говорите, звать заключённую?..
– А мы тебе этого не говорили, – осклабился тот стражник, который держал девку с левой стороны.
Хамза взвыл про себя. Дурак‑подчинённый, видимо, решил, что смена темы что‑то облегчает в намечающихся «отношениях» с сотником.
Кроме Хамзы, в столице никто из стражников не вращался. Соответственно, никто не мог знать и того, что была у «Барсов Султана» ещё одна, недекларируемая функция: охрана и сопровождение членов семьи правящей фамилии.
А он ведь ещё думал в суде, не сорвать ли с девки медальон… Потом решил, что медальоном может заинтересоваться Наместник (всё‑таки и вещь недешёвая, и в определённых обстоятельствах полезной может быть). Таскать его на себе – дураков нет… Он не Юсуф, чтоб откалывать такие номера, проходя по краю в отношениях с родственниками Султана.
Намотать на пояс по пути во Дворец – тоже не вариант. В общем, дурацкое недоразумения на шее девки полусотник банально предпочёл «не заметить».
Зато его заметил этот долбаный борец за справедливость.
А ведь он эту девку может и лично знать, подумал Хамза, чувствуя, как от нехорошего предчувствия заныли даже корни волос.
Хамзе не случалось ранее попадать меж жерновов ведомственных интересов, но в теории он себе такую ситуацию представлял очень хорошо (в основном, по рассказам однокашников из Столицы).
Происходящее теперь не на шутку пугало.
Хамза дисциплинированно и тщательно выговорил своё полное имя, должность, она же была званием.
– Кто начальник? – как будто нейтрально спросил ветеран, не отводя ствола от животов стражи.
– Полусотни подчиняются непосредственно Наместнику, – вежливо сообщил Хамза.
– Так‑та‑ак… КАК ЗВАТЬ ЗАКЛЮЧЁННУЮ?! Подошёл сюда, ишак! Быстро! Отвечать мне этой речью! – процедил лысый, неожиданно перейдя на язык Пророка. – Надеюсь, не забыл ещё в этой дыре? – взгляд незнакомца мельком и чуть презрительно скользнул по значку выпускника главного Университета Столицы, который Хамза всегда и везде с гордостью носил на груди (жаль, что аналогичным образом нельзя было носить и превосходные результаты выпускных экзаменов).
Переход незнакомцем на язык Пророка для общения, на первый взгляд, никакого смысла не имел. Если только он не желал остаться непонятым всеми остальными.
Правая бровь незнакомца поднялась вверх, а указательный палец левой руки требовательно поманил полусотника к себе, поскольку правая была занята оружием. Ствол даже в одной руке не гулял, и смотрел в крайне неприятное для Хамзы место, хотя лысый держал его у живота.
Хамза на ватных ногах сделал шаг вперёд.
– Бумаги на сопровождаемого заключённого! – напомнил незнакомец, указав глазами на одного из подчинённых Хамзы, стоявшего чуть в стороне и мявшего в руках пергамент.
Выругавшись, сотник вернулся обратно.
Язык Пророка он знал, как и всякий выпускник университета. Но беда была в том, что он ничего не мог дополнительно понять о вояке, так как «высокая речь» очень здорово этого сотника анонимизировала (Хамза не обольщался насчёт своих знаний: он не настолько хорошо владел этим языком, чтоб по выговору различить выходца из Залива и, скажем, уроженца Магриба).
Интересно, а откуда деревенщине из восточных туркан знать этот язык? Видимо, в «красных» батальонах действительно учат не только головой доски ломать…