Мажордом, в представлениях которого ситуация в корне изменилась за мгновение, лихорадочно искал выход из положения. Выход пока не находился.
Старшие гвардейских пар, не получая оговоренных сигналов либо команд от мажордома, переглянувшись, решили отработать аванс и остаток недоплаченной суммы по собственной инициативе.
– Так, барон, – покровительственно сверкнул эполетами один из гвардейцев. – Конфликтовать здесь строжайше запрещено. Ну‑ка, топай за нами.
Говоривший, подкрепляя слова действием, прихватил Дайна за рукав куртки, собираясь подтолкнуть его к выходу.
Дайн с любопытством посмотрел сверху вниз, хлопнул свою ладонь поверх кисти не в меру инициативного гвардейца и ровно через секунду тот, с выкрученной за палец за спину рукой, уже семенил на цыпочках, прогнувшись назад, словно балерина.
– Убогий, ты откуда будешь? Т ы что ли меня сюда звал, чтоб что‑то предписывать?
Присутствующие за соседними столиками разделились на три группы. Первая часть с интересом наблюдала неизбежное на таких мероприятиях представление (когда в одном месте собирается очень много амбициозного народу, какие‑либо выяснения отношений неизбежны. Как восход солнца – это завсегдатаи столичных приёмов знали хорошо).
Вторая группа людей, в основном с запада Империи либо просто хорошо образованные, слышали о Дранте и Гронингане. Эти молодому Дайну где‑то симпатизировали: «Щиты Севера» никогда и никого не задевали первыми. Будучи потомственно огромными даже по меркам Полесья, здоровякам Дайнам обоих полов не было необходимости растопыриваться, доказывая свою значительность или состоятельность в любом коллективе (да, рождавшиеся в семье баронов девицы были гренадёрскими статями ничуть не хуже мужской половины. Нередко мужья дочерей семейства Дайн были на полголовы‑голову ниже своих жён; и обувь на толстой подошве на бракосочетание надевал жених, а не невеста).
Третья группа наблюдателей, в основном столичная молодёжь, чуть презрительно смотрела на высоченного парнягу, додумавшегося прийти на бал в местами потёртой форме.
Поднявшийся‑таки из‑за соседнего столика мужчина, видимо, решил, что сейчас, при поддержке гвардии, самое подходящее время разобраться с «соседями» по террасе. Он полностью обнажил свой клинок и решительно шагнул навстречу Дайну, открывая рот для какой‑то эффектной фразы.
Дайн, сильно толкнув вперёд чрезмерно инициативного гвардейца (так, что тот полетел прямо в руки сослуживцам), моментально развернулся к новой угрозе.
Что хотел сказать обладатель клинка, осталось неизвестным: одновременно с его первыми словами, Дайн без затей выбросил вперёд правую ногу, впечатывая каблук чётко в нижнюю треть бедра опорной ноги брюнета. Тот рухнул назад, как подкошенный, взмахнув руками, клинком и довершив разгром на своём столе (одежды его соседей по столу, кстати, моментально перестали быть пригодными для дальнейшего присутствия на балу).
Дайн тем временем развернулся обратно к гвардейцам, пристально глядя на самого первого из них:
– Видишь, что тут написано? – барон уже сориентировался, с кем имеет дело, потому извлёк из‑за ворота блестящий металлический овал на железной цепочке.
– Не вижу, – чуть опешив, ответил старший первой пары, по‑новому оценив богатырские стати своего собеседника.
– А знаешь, почему ты этого не видишь? – Ответа не последовало, потому Дайн продолжил. – Ты не видишь, что тут написано, потому, что надпись почти стёрта. А знаешь, почему она стёрта?
Невольные свидетели инцидента ощущали себя в театре на премьере.
– Надпись стёрта потому, что этому жетону сто пятьдесят четыре года, – продолжил Дайн, убирая металлическую бляху обратно. – Плюс, ты скорее всего не знаешь языка, которым выбит текст. Но я тебе переведу, так и быть, и заодно прочитаю. Здесь написано: «Барону Дайну, „Щиту Севера“, от Марка Второго». Прапрапрадед Её Августейшества лично выдал этот жетон моему прапрапрапрадеду те самые сто пятьдесят четыре года назад. Вместе с правом не слезать с коня при Их Августейшествах, с правом чеканки медной и мелкой серебряной монеты на Низинных Землях, и с правом не платить налоги с маленькой пивоварни из красного кирпича, что стоит на коронном пути при выезде из Гронингана в Дрант.
Второй сектор, не сговариваясь, хохотнул (некоторые даже против своей воли). Теперь даже снобы из молодёжи слушали здоровяка если и не с симпатией, то как минимум с нейтральным любопытством.
– И вот теперь я спрашиваю тебя, безвестный гвардеец, – не заставил себя долго ждать барон Дайн‑младший. – А ты кто таков?! Что указываешь мне, личному вассалу Её Августейшества, что мне делать?! В Её доме, куда Она меня позвала лично?
Мажордом побледнел и вспотел одновременно. Он, попав в неожиданно сложную ситуацию, пропустил тот момент, когда гвардейцы принялись отрабатывать аванс самостоятельно. Естественно, эпатажность Дайнов даже им самим не была учтена, где уж дворянам с периферии…
Теперь же, в свете грядущего разбирательства, старшие пар вполне могут наговорить лишнего о том, кто сподвиг их на «собственные инициативы», строжайше запрещённые и уставом, и законодательством.
– Слышь, говно на палочке, так ты что‑то ответишь мне или нет? – Дайн, войдя в роль, явно собирался расставить все точки над гласными.
Под откровенное любопытство всех присутствующих, кроме мажордома, гвардейцев и соседнего стола.
– Начальника караула сюда! Срочно! – озвучил в сторону пальм на террасе Пун.
Появившегося через полминуты торопливым шагом капитана гвардии джемадар быстро отвёл в сторону, что‑то показал ему из‑за отворота формы, шепнул пару слов на ухо. Капитан тут же, коротко поклонившись Дайну, достаточно витиевато извинился на одном из наречий Приморских Низинных Земель.
Дайн коротко кивнул и сел рядом с Кхиеу, картинно хлопнувшей три раза в ладоши.
– Неподражаемо, – восхитилась та. – Ну у вас тут и нравы…
– Бывает, – философски пожал плечами Дайн и принялся ухаживать за спутницей, раскладывая на её тарелке преимущественно мясные блюда.
Пун повторил его манёвр в отношении полупустой тарелки Лю, кивнувшей с благодарностью.
За соседним столом та из женщин, что больше других рассуждала об особенностях культуры восточных провинций Империи, закончила хлопотать над поверженным владельцем единственного клинка в этой части террасы и в сердцах обратилась в сторону Дайна:
– Вы животное, барон!
Причиной дамского гнева, скорее всего, стало испорченное для этого вечера брызгами соуса платье. Как следствие, дальнейшее присутствие на балу оказалось невозможным и ценительница колониальных культур была раздосадована.
Дайн, не чинясь, развернулся на стуле и обратился к одному из мужчин, сидевших по соседству:
– Слушай, скажи сам своей бляди, чтоб пасть поаккуратнее открывала, а? Я‑то так баб не бью. Обычно. Но ведь если будет спьяну нарываться, то против воли придётся пощекотить? – Дайн демонстративно поднёс к своему лицу кулак и заботливо обдул несколько рыжих волосинок на тыльной стороне ладони.