– А никаких свидетельств вины пашто лично я пока не вижу, – веско подытоживает Алтынай. – Только туманные подозрения, основывающиеся большей частью на межплеменной розни.
– Ты мудра не по годам. Я рад, что у туркан есть такой вождь, – серьёзно кивает Актар, выдыхая с облегчением. – Но теперь понять бы, что делать дальше? Сегодня ваш человек пропал. Это очень плохо. Завтра, если не найдётся и наш, это будет уже гораздо хуже.
– То понятно, – подаю голос со своего места. – Что делать – тоже понятно. Пойдём искать. Не может быть, чтоб днём, да внутри лагеря, никто ничего не увидел.
_________
Единый на первый взгляд, большой лагерь, при ближайшем рассмотрении, на самом деле представлял собой совокупность трёх поменьше. Ближе к долине, в которой велись тренировки, стояли шатры туркан – их коням требовалось больше пространства вокруг. Ближе к взгорку, вплотную к скальным обломкам, остановились пашто. А чуть дальше, как будто образуя третью вершину треугольника, стояли куффары, старший из которых явно был давним и большим другом Атарбая.
Когда Актар, Алтынай, сам Атарбай вышли из ханского шатра, абсолютно все участники похода отложили свои занятия, ожидая развития событий: конфликт между туркан и пашто буквально висел в воздухе.
Отчасти разрядила обстановку сама Алтынай, по‑свойски обнимающая Актара за плечо (вопреки всем пуштунским обычаям; но у дочери Степного Хана свои представления о верном). Заодно она что‑то втолковывала старику на ходу, активно размахивая второй рукой. Предводители похода ссориться явно не собирались, что тут же благотворно отразилось на всех простых людях.
Пашто выдохнули с облегчением, особенно с учётом своего численного меньшинства.
Туркан же скорее заинтересовались, что будет дальше: Атарбай, явно с ведома обоих вождей, своей ставшей уже привычной неторопливой рысью сбегал за Разиёй и теперь шёл с ней по лагерю, от шатра к шатру, не упуская никого и о чём‑то активно споря на фарси.
Способности новой «родственницы» Актара, по большому счёту, ни для кого секретом не были (в Степи ничего не утаишь), но всем было интересно: а что дальше? Положа руку на сердце, сами туркан не сильно верили в причастность пуштунов к пропаже своего человека. Но и не назначить виновного было никак невозможно. Оставалась, правда, ещё та часть лагеря, где жили куффары, однако пашто в роли обвиняемых и подозреваемых выглядели предпочтительнее и привычнее.
Атарбай тем временем вместе с Разиёй прошли в течение часа весь лагерь, останавливаясь то тут, то там, о чём‑то шёпотом споря. По крайней мере, со стороны всё выглядело именно так.
Ничего интересного не происходило. Видимо, что‑то в замысле здоровяка и персиянки пошло не так, поскольку они повернули на второй круг.
Лагерь достаточно быстро вернулся к обычным занятиям, поскольку, зная Атарбая, все понимали: таким образом он может бродить и час, и два, и три, выискивая что‑то, понятное только ему. Разия же, будучи женщиной и чуточку чужой, наверняка не могла прямо отказать брату дочери Хана и вынуждена была сопровождать его, если он её об этом в лоб попросил.
Лагерь пошептался и успокоился: ну мало ли, а вдруг за этим что‑то стоит. Пусть ищут. Хуже всё равно уже не будет.
Ещё через два прохода вдоль шатров здоровяк с персиянкой уверенно свернули к палаткам куффаров. Чуть не доходя до стоянки чужеземцев, Атарбай принялся быстро откидывать запоры и заглядывать в ящики, содержавшие груз, что прибыл на корабле.
Всё происходило на виду у лагеря, потому смотрелось обыденно и обычно. Открыв очередной ящик, Атарбай переглянулся с Разиёй, тут же прикрывшей рот краем платка и удивлённо раскрывшей миндалевидные глаза ещё шире.
Затем здоровяк почесал затылок, свёл руки в замок за затылком же и переливисто затейливо просвистел какой‑то непонятный сигнал.
Через пару мгновений из шатра куффаров (одного из) высунулся старик, друг Атарбая.
Здоровяк поманил того пальцем и взглядом указал на содержимое ящика.
Вообще‑то, все присутствовавшие свято почитали дисциплину в походе. Но происходящее было слишком интересным, чтоб сидеть сложа руки; да и запрета на какие‑то действия никто никому не давал.
Через некоторое время вокруг необычного ящика стояли и туркан, и пашто, с удивлением наблюдая расчленённые фрагменты двух тел.
В четырёх ногах, четырёх руках, двух головах и двух «коробках», ранее бывших туловищами, угадывались те самые двое пропавших, туркан и пашто.
– Иманды болсын, – туркан, не сговариваясь, принялись вскидывать руки в ритуальном жесте. (прим. Соболезнование по факту утраты и по случаю смерти).
Пашто, закаменев лицами, отзеркалили жест, лишь беззвучно шевеля губами.
– Вот и оба нашлись, – выждав паузу, обронил Атарбай, не впечатлившись увиденным, в отличие от многих.
Актар и Алтынай, подошедшие мало не последними, были скорее удивлены, чем напуганы или раздосадованы. Старик‑вазири собирался что‑то сказать и уже открыл для этого рот, но дочь Хана коротко хлопнула его ладонью по спине и, наклонив за шею к себе, что‑то ожесточённо зашептала на ухо.
Актар, по мере слов Алтынай, из хмурого состояния перетёк в удивлённое, потом – в задумчивое. Пуштуны давно заметили: дочь Степного Хана, формально принадлежа к слабому полу, от пуштунских женщин отличалась разительно. Мало того, что она позволяла себе изрядно (по меркам более чем консервативных пашто) – например, касаться чужих ей мужчин руками при всех. Но ещё у неё было какое‑то необъяснимое влияние на Актара. Если честно, в своей среде старик имел репутацию достаточно твердолобого, прямолинейного и уж никак не компромиссного человека. Быстро принимая решения, вынося суждения и тут же вспыхивая, подобно хворосту, старейшина каррани очень неохотно не то что менял своё мнение, а и даже прислушивался к чьему‑то ещё.
Кроме Алтынай. Девочка имела какое‑то необъяснимое для пашто сродство душ со стариком, подчиняясь коему, Актар порой менялся до неузнаваемости.
Вот и сейчас. Выслушав Алтынай, он лишь коротко кивнул ей. Затем перебросился парой слов с Разиёй, после чего жестом указал дочери Хана, что идёт к себе. Вытянув вверх два пальца, Актар жестом пояснил ей (и всем присутствующим), что он пьёт чай возле своей палатки и ждёт её там же, приглашая присоединиться. Когда она сможет.
Алтынай повела бровями, глядя старику в глаза и как будто что‑то сообщая, затем громко объявила вслух:
– Разбираться будет Атарбай! В вопросе гибели двух наших людей, он является рукой и голосом Ханского Шатра! Актар, подожди, я с тобой…
– Разбираться будет Атарбай. Если потребуется, помогать ему во всём, – хмуро продублировал на пушту старик и позволил дочери Хана подхватить себя под руку и увлечь к площадке перед собственным шатром.
Ещё через некоторое время девочка со стариком безмятежно (на вид) пили чай перед входом в палатку Актара, перебрасываясь короткими фразами и будто бы спокойно ожидая результатов действий Атарбая.
Атарбай тем временем о чём‑то попросил Разию. Та сходила к себе, чтоб тут же вернуться с Мазияром – своим младшим «братом», которого она взяла на воспитание у его родни ещё в Бамиане. Малец путешествовал с ней, но настолько не привлекал ничьего внимания, что его и не замечали до этого момента.
Мазияр, серьёзно выслушав Разию, уверенно кивнул насчёт каких‑то растений (в которых слышавшие опознали те самые травы, что на фарси и дари называются по‑разному). Несколько раз переспросив «старшую сестру», он поправил её на свой лад (не заметив её мягкой улыбки) и буквально через четверть часа уже разводил подобие костра, запихивая в него какие‑то ободранные в округе кусты.