— Никто не ограничивает ширины твоего пути, ученик. Если ты можешь постигать путь шириной в десять саженей, не нужно пытаться шагать по тонкой жёрдочке. Если ты слон, а не муравей. Я тоже свято чту заветы Великой. Но это не мешает мне идти моим Путём вот уже сколько лет… Какой второй вопрос?
— Второй вопрос ещё интереснее. Пути нельзя научить, это аксиома, — вопросительно смотрю на него. — Или у вас, вернее, тут, как-то иначе?
— Не иначе, — качает головой, продолжая смеяться, он. — Просто остальным этого не объяснишь. С тобой приятно иметь дело. Пути научить действительно нельзя. Можно лишь показать, куда ведут те или иные направления. И помочь ученику вначале, проходя часть дороги вместе с ним. Но в случае с тобой, боюсь, лично я очень опоздал к началу твоего пути…
— Мастер, чем тогда мы будем заниматься? И какая вторая новость?
— Вторая новость — мне не нужно тратить время на твоё отёсывание. И я вполне могу расслабиться и получить от жизни толику свободного времени вкупе с удовольствиями. Всего лишь присматривая за тобой, — подмигивает Хлопани, прикладываясь ко второй кружке с кофе. — А заниматься с тобой будем, получается, только постановкой техники. Не знаю, что из себя представляет ваше каратэ, но у нас, при всей демократичности философии, на освоение базы и технических основ нужно потратить время, усердие и силы…
— Как везде, мастер, — пожимаю плечами. — Свои первые четыре удара в каратэ я отрабатывал около двух лет. И всё равно был далёк от совершенства. При такой схожести философии, не думаю, что тут будет иначе. Пока не вижу проблем, — осторожно поясняю свою позицию. — мне приходилось работать годами, чтоб выучить одно единственное движение.
— Тут должно быть проще, — спешит заверить меня Хлопани. — Всё-таки, мудрость прожитой половины твоей жизни и такой широкий кругозор являются хорошей базой… Я вижу у тебя учебник по мыслительным процессам и управлению волей, ученик. Как далеко ты в нём продвинулся? Ну-ка, изобрази мне, скажем…
Через полтора часа Хлопани удовлетворённо откидывается на спинку стула:
— Мне всё понятно, записывай список дальнейших упражнений… Из учебника именно тебе делать всё «в лоб» не пойдёт, у тебя есть индивидуальные особенности из-за этой «жизни». Именно ты генерировать связи можешь быстрее. Именно ускоренная генерация тебе сбивает волю и концентрацию, смотри…
На дополнительные занятия к Лю сегодня не попадаю. Вместо них, старательно записываю и зарисовываю под диктовку Хлопани дополнительный материал, попутно задавая вопросы и выполняя тестовые «прогоны» под его присмотром…
Ещё через полчаса я нахожу Пуна в столовой, где он ужинает вместе с первым курсом. Я, напившийся кофе вместе с мэтром на год вперёд, есть пока не хочу.
Мэтр от ужина также отказался, мотивировав это тем, что за сегодня устал. Плюс, у него какие-то дела в городе, он должен известить кого-то о своём прибытии в Малом Дворце. Велел до завтрашнего утра его не ждать, а завтра обещал прибыть на зарядку. Это всё я сообщаю Пуну в то время как он поглощает двойную порцию стандартного ужина.
— Я сегодня тоже один, — огорошивает меня Пун. Увидев выражение моего лица, он спешит добавить. — Это не то, что ты подумал! Лю с детьми поехала к родителям первого мужа, рассказать обо мне. Заночует тоже там.
В итоге, курсантам делается поблажка в честь их первого серьёзного дня тут, и Пун объявляет им свободное время до самого отбоя. Которое они, если мне не изменяет предчувствие, проведут в кроватях. Пытаясь задушить свои подушки. Иначе говоря, отбой в их случае сегодня наступит сразу после ужина.
А мы с Пуном идём в наш полулюкс.
— Ночуешь сегодня тут? — спрашиваю его, наблюдая, как он расстилает своё постельное бельё во второй спальне.
— Да. Не хочу у Лю без неё ночевать. Да и твоего деда же сегодня нет.
Я почти выигрываю у него вторую партию в шахматы, когда в дверь нашего номера раздаётся требовательный стук.
Глава 28
Мы с Пуном удивленно переглядываемся, затем я иду открывать. За дверью обнаруживается целая делегация: какой-то тип моего роста с нашивками четвёртого курса, лицо которого я почему-то помню смутно, даже несмотря на восстановленную память. Какой-то курьер в форме Августейшей Канцелярии. И ещё пара мужиков в ливреях дома Уиндолл, это я теперь понимаю без подсказок. Спасибо Хлопани.
Делегацию с той стороны порога посещает временный ступор, итогом которого становится обращение сотрудника Августейшей Канцелярии ко мне:
— Баронет Пун?
Поскольку мы оба с Пуном в трусах, а я выгляжу однозначно солиднее, причина его ошибки мне понятна.
— Почти. Мы живём вместе. Но я готов принять всё, что вы имеете сказать либо передать ему. — Специально веду разговор таким образом, чтоб у Пуна было время обдумать ситуацию. Что бы это ни было.
Пун, бесшумно возникший сзади, также в одних трусах, сверкающий жетоном баронета на голой груди, отодвигает меня от двери:
— Я джемадар Пун, господа. Чем могу служить?
— Уведомление о дуэли от Августейшей Канцелярии, баронет. — Курьер протягивает Пуну здоровенный конверт, точную копию того, что в своё время вручали Валери. Дежа вю.
Пун вскрывает конверт и пробегает глазами текст. Меня подмывает заглянуть ему через плечо, чтоб тоже быть в курсе всего, но я внимательно слежу за странной делегацией.
— Господа. Именем Её Августейшества, я вынужден вас задержать до дальнейшего выяснения обстоятельств, — отстранённым спокойным тоном говорит Пун, тщательно сворачивая бумагу и засовывая её за своей спиной за тесёмку своих трусов. — Вы все арестованы. Пожалуйста, повернитесь ко мне спиной и сложите руки на затылок. Все без исключений.
Второй ступор посещает делегацию менее чем за минуту, команду Пуна никто выполнять не спешит.
— Три. Два. Один. — Бесстрастно отсчитывает Пун.
В каком-то смысле, ситуация для нас с ним многократно отработанная, поскольку и его слова, и весь ритуал укладываются в процедуру действий досмотровой группы при задержании каравана.
Если бы Пун досчитал до ноля, нужно было бы не церемониться. Счёт до единицы означает, что задерживать всех надо живыми.
И мы начинаем действовать.
Курьер открывает рот, чтоб что-то сказать, но Пун, как стоящий ближе, уже бьёт его кулаком в живот, заставляя скрючиться. У курьера на боку — какая-то церемониальная сабля. Пун одним плавным движением достаёт её из ножен и приставляет кончик клинка к горлу четверокурсника.
Я за это время, пользуясь преимуществом в росте, дотягиваюсь пяткой до груди одного из «ливрейных» Уиндолл, который после этого отлетает к противоположной стенке. К последнему оставшемуся на ногах участнику делегации просто делаю шаг, оказываясь вплотную, и кладу ладонь на его руку, которой он судорожно лапает свой церемониальный клинок в ножнах:
— Даже не думай, — говорю, глядя ему в глаза.
По глазам вижу, что о сопротивлении он и не думает, будучи откровенно испуганным.
Зафиксировав всех моими аксельбантами, которые скоро от такого использования грозят превратиться в растрёпанные шнурки, Пун чешет за ухом:
— Худой, а как отсюда комендачей звать? Должен же быть способ?
— Комендачей никак, потому что комендачей тут нет. Трубачи Декана здесь, — отвечаю, высовываясь в окно и активирую пирошашку. С которыми теперь не расстаюсь вообще.
Трубачи появляются рысью через пару минут. Вначале — под нашими окнами, потом — поднявшись к нам. Мы к этому времени уже одеты, при всех регалиях, я чётко проинструктирован Пуном на предмет любых дальнейших действий. Отдельно Пун осветил шёпотом мне на ухо причины такой своей неадекватной реакции на письмо и курьера. Что меня здорово успокоило.
— Господа, прошу вас пригласить сюда господина Декана. — Вежливо кивает патрулю Пун и на ухо старшему сообщает основания.
Один из патрульных рысью исчезает из поля зрения, а оставшаяся пара вместе с нами караулит делегацию.
Декан появляется через пятнадцать минут. Видимо, он был у себя.
— Господин контр-адмирал! Задержана организованная группа, предъявившая поддельные либо несоответствующие предписания Августейшей Канцелярии! — картинно козыряет Пун и в двух словах излагает суть дела. — Мой точный статус отношений с Её Августейшеством — Личный Соратник. Никак не вассал. Данная бумага составлена без учёта объективных реалий, стало быть, является подделкой. — Пун протягивает Декану письмо, которое в самом начале беседы размещал за тесёмкой трусов, ввиду отсутствия другой одежды.