Глава 7
Через какое‑то время соседи расходятся, выговаривая незадачливому ездоку что‑то о правилах приличия. Что‑то из разряда на тему «обувь при входе снимают».
– Что это было? – тихо спрашиваю Алтынай, когда народ рассасывается. А незадачливый наездник, прихрамывая и злобно поглядывая на меня, сопровождаемый и подталкиваемый соседями, удаляется за пределы «жилого сектора».
– Да поговорка есть же, – так же тихо смеётся в ответ Алтынай. – «Если он на мне не женится, то я ему хоть воздух на свадьбе в гостевой юрте испорчу».
Я на секунду зависаю, искренне поражённый образностью идиомы, а она, смеясь, поясняет дальше:
– Это близкий родственник Еркена. Немного туговат мозгами, но исполнительный и послушный. Видимо, кому‑то очень не понравилось то, что мы с тобой общаемся. Ещё и что‑то обдумываем вместе.
– А сам Еркен грамотный? Либо: кто ещё тут умеет читать‑писать кроме тебя?
– В этом становище никто, – отрицательно качает головой Алтынай, продолжая улыбаться вслед уходящему родственнику Еркена. – Потому, видимо, они и напряглись. Ну, Еркен с родичами.
Я понимаю, что тут отношение к письменности почти что сакральное.
– Но он нас прервал, – возвращает меня Алтынай к теме беседы. – Ты говорил, «никогда не умирай раньше времени». Что ты имел в виду?
– Мне кажется, ты уже психологически сдалась без борьбы. – Пристально смотрю на неё. – Ты попала в тяжёлую ситуацию, признаю; но ты почему‑то сожалеешь о грядущем будущем больше, чем стараешься его изменить.
– Что значит «психологически»?
– Твой дух не готов к борьбе. Ищет покоя, а не победы. – Как могу, поясняю на местном туркане тамошние реалии того языка.
– Я пока не ощущаю в себе сил для этой борьбы. И, если уж на то пошло, кое‑кто меня только что три раза за час назвал ребёнком, – Алтынай снова улыбается. – Тебе не кажется, что ты непоследователен? Ты не слишком ли многого ожидаешь от, по твоим словам, совсем ещё ребёнка?
– Так кое‑кто сама утверждает, что отлично ловит брошенный в голову малахай, – бормочу в ответ. – И на этом основании является потенциально чуть ли не кормилицей всего стойбища.
После чего мы с ней долго смеёмся, опять под удивлённые взгляды расположившихся неподалёку соседей.
– Ты ещё сказал, что у тебя есть мысли по поводу того, как не голодать этот год, – Алтынай, прищурившись, аккуратно касается кончиками пальцев моего локтя. – Не поделишься?
– Вот это как раз проще всего, – киваю, продолжая обдумывать кое‑что. – Черти таблицу. Чистую, сейчас будем заполнять…
– Готово! – Алтынай вопросительно смотрит на меня через полминуты.
– Теперь давай представим. Допустим, тебя выбрали Ханом. – Алтынай весело откидывает волосы назад. – И тебе одновременно достались в наследство в разных амбарах продукты на всё стойбище на зиму. Какие виды продуктов тебе вообще приходят в голову? Пожалуйста, записывай в столбик понятными тебе знаками. А я буду писать рядом по‑своему.
– Мясо вяленое просоленное, – Алтынай что‑то заносит в левую половину таблицы, а я пишу для себя по‑русски справа. – Мясо копчёное.
– Почему отдельно?
– Это будут разные амбары, не мешай… – Кажется, ей нравится работать над подобными задачками. – Фрукты, ягоды… Птица солёная. Рис, чечевица, горох… Птица копчёная… Вот. – Алтынай старательно проводит черту под записью (продублированной мною в моей половине таблицы). – А почему у тебя больше записей? Больше заполненных строчек в твоей половине таблицы?
– Сейчас, подожди… Вот давай дальше представим, что ты переписала в ту таблицу все амбары и видишь, что продуктов на зиму не хватит. Как ты думаешь, что нужно делать? Если стоит задача продержаться зиму?
– Увеличить количество продуктов? – неуверенно спрашивает Алтынай.
– Точно. – Киваю. – И вот тут лично я знаю два варианта. Попробуешь угадать, какие?
– Ну‑у‑у‑у, первое, что приходит в голову – это где‑то найти ещё больше мяса, круп. – Алтынай задумчиво грызёт кончик щепки. – Но это не решение: если перерезать племенной скот, то зиму ты проживёшь. Но только в последний раз. Объяснять почему? – смеётся теперь уже Алтынай, явно копируя мои интонации.
– Согласен. Но я подумал о другой возможности, второй. Если нельзя добавить в имеющиеся амбары тех же продуктов, значит, нужно добавить другие продукты. Которых раньше не было. Овощи. И рыба. Потому я и добавил ещё две строки и ещё два амбара. – Размышляю вслух. – Ты их почему‑то не записала.
– Да ну, а где их брать? – отмахивается Алтынай. – Овощи можно выменять только на мясо или на ягоды. И только в пограничных землях. А это не выгодно: проще уже съесть само мясо, чем искать овощи по границам степи не понятно у кого на обмен. Рыба – это вообще ехать бог знает куда, к морю! Да и она же потом протухнет за день? Или ты шутишь? – Алтынай удивлённо смотрит на меня.
А я точно так же смотрю на неё. Лихорадочно пытаясь сообразить, что именно стоит за такой позицией целого народа. Незнание? Или кто‑то в своё время старательно позаботился, чтоб сформировать в массовом сознании именно такие маркеры?
– Сестра, я сейчас, может, глупость скажу. А давай проведём маленький опыт? Даже пару опытов? – спрашиваю её аккуратно. – Я сейчас отлучусь ненадолго, подожди меня тут?
По дороге сюда, я видел около одной из юрт ведёрко с корнеплодами. Подхожу к этой юрте через полминуты и обращаюсь к бабуле, перебирающей какое‑то пшено на корточках в сите:
– Добрый день, уважаемая. Я гость и родич Алтынай, разрешите мне взять вот эти два клубня?
– Здравствуй, – бабуля степенно выпрямляется, удивлённо смотрит на меня и отвечает. – Бери, конечно! Но женщины уже на том краю варят еду в трёх казанах! Потерпи немного? Зачем тебе еда для коней? У нас пока не настолько голод…
– Мне не для еды, мне для дела, – смеюсь в ответ. – Этот и этот, разрешите?
– Бери, конечно, – кивает бабуля и возвращается к своему пшену.
Возвращаюсь к юрте Алтынай и показываю ей одну морковку и одну свеклу:
– Вот это взял у крайней юрты. Скажи, где вы это берёте?
– Да на ярмарках иногда для коней покупаем, которых под седло из табуна берём. Чтоб объезжать легче было, – чуть удивляется Алтынай. – Хранится неплохо, а кони очень любят. Приручать с морковкой намного легче. Но корнеплоды берём понемногу, только под приручение коней: тяжелы больно, с собой много не утащишь. А что?
М‑да. Теперь понятно, почему углеводы в кочевой кухне много веков подряд были представлены преимущественно рисом, прочими крупами, фасолью, чечевицей и прочими бобовыми. А плов, в котором до трети веса по рецептуре морковь, считается праздничным и особенным блюдом.
– Если это отварить, то будет не так вкусно, как мясо. Но есть смогут даже люди. И в голодный год, зиму пережить будет вполне можно. – Говорю задумчиво, размышляя вслух. – Если это вырастить самим и запасти вдосталь. – Полуутвердительно, полувопросительно завершаю и, подняв бровь, смотрю на Алтынай.
– Ну и как это выращивать? – хмурится она. – Это же несколько месяцев на одном месте? У нас скотина околеет, пока мы урожай на одном месте ждать будем! Потому что всю траву в округе съест. Да и видела я оседлых земледелов… Они гораздо беднее нас живут…
– Подумаю над этим, – киваю. – Хорошо, что тебя вначале решил спросить… Чего‑то такого я и ждал в ответ. Но теперь давай в другой столбик запишем, что именно мешает лично тебе, или твоей семье, сделать это хотя б для себя. Уже молчу о больших родовых амбарах, где это можно хранить на всех… а за сохранность поставить отвечать всего‑то пару человек…
– Хотя, конечно, основная преграда – этим никто не будет заниматься. – Продолжает Алтынай вслух, задумавшись, и не обращая на мои последние слова ни малейшего внимания. – Людей будет сложно заставить копаться в земле и это всё выращивать, – с сомнением в голосе говорит Алтынай, явно стесняясь озвучить, что это будет не просто сложно. А невозможно.