– Даже боюсь спрашивать, какова третья причина, – со смешком откидывается назад в кресле Декан.
– Как соратник Её Августейшества и участвовавший прямо в выводе группы, я не считаю возможным в военное время замалчивать угрозу предательства со стороны людей, от которых так много зависит в вертикали Империи. – Пожимает плечами Пун. – Пусть они лучше думают, как справиться со мной и что ответить на мои шаги. Чем дальше продолжают…
Пун не завершает фразы.
Декан переглядываются с Валери, после чего Декан говорит:
– Как вам будет угодно. Мы с подполковником присутствуем?
– Разумеется, – церемонно кивает Пун. – Но в роли подчинённых лиц. Прошу понять правильно. Членов семьи Аспана я буду вызывать, как Соратник Её Августейшества и как начальник командира группы. Вопросы им буду задавать тоже с этой позиции. Вы являетесь офицерами подразделения, в котором проходило формирование группы и ваше присутствие тоже необходимо.
Глава 9
– Такой зимний запас, даже не из мяса, смысл точно имеет, – задумчиво продолжает Алтынай. – Но я сейчас не понимаю, как заставить людей бросить привычный им род занятий и заняться тем, чем они никогда не занимались. Я даже не уверена, что у моего отца бы это сейчас получилось, – она вопросительно смотрит на меня. – Но я уже хорошо знаю тебя. Ты бы не начинал этого разговора, если бы у тебя не было готового решения. Так?
– Начну издалека. Что есть власть, сестра?
– Это чтоб все тебя слушались? Если ты что‑то приказываешь?
– Это скорее следствие и результат самой власти… А как рождается изначальная причина власти? У тебя есть собственные мысли на эту тему?
– Тогда уважение. Плюс необходимость единоначалия. Под влиянием внешних причин, – уверенно отвечает Алтынай под моим удивлённым взглядом. – От этих двух родителей власть и рождается. Кстати, именно поэтому Еркену ничего и не светит… У его власти всегда не будет хватать одного из родителей, уважения; пока он сам не изменится, как человек. А он уже слишком стар, чтоб меняться.
– Ничего себе, какие интересные выводы… – только и могу сказать я. – Оказывается, в тебя тут не только малахаями бросали… Да. Ты сейчас описала самый вероятный путь у вас в Степи , где все кочуют. Где места хватает всем и где каждый волен сам выбирать свой путь. И где, если тебя что‑то не устраивает, ты всегда можешь откочевать на пару десятков переходов в сторону. И там продолжать жить свободно и как нравится только тебе.
– Если ты так заговорил, значит, есть и другие варианты, – Алтынай упирает палец мне в грудь. – Я права?
– У меня нет готового ответа. Но есть мысли.
– Расскажи.
– Есть мнение, что в оседлых обществах (в отличие от кочевых) одновременно и источником, и результатом власти может быть возможность распределения . – Выжидаю паузу, пока до Алтынай не доходит полный смысл сказанного. – Только в нашем с тобой случае нужно сделать так, чтобы нам с тобой было, что распределять. Между твоими людьми.
– Интересно. Но пока всё равно не поняла, – честно признаётся она. – Ты явно что‑то задумал. Ты недоговариваешь. Я не могу догадаться, что ты задумал, поскольку ты сказал только часть целого.
– Именно. – Удивляюсь второй раз за минуту; в этот раз тому, как она быстро ухватила суть понятия информация. – Но тебе и не нужно ничего понимать: не хочу тебя заранее обнадёживать. Я сегодня буду у реки, вернусь где‑то через полдня.
– Хочешь, схожу с тобой? – вопросительно поднимает бровь Алтынай. – Только я верхом, пешком так далеко не пойду…
– Лично мне ты не помешаешь, – немного удивляюсь её предложению я. – Но я думал, у тебя есть чем заняться здесь? Не хотел тебя отвлекать.
– Заниматься особо нечем. Дочь хана принимает гостя. Все хозяйственные заботы распределены между другими женщинами. У нас тоже есть аналог вашего дежурства, о котором ты упоминал, когда рассказывал об армии. А у меня лично есть кое‑какие привилегии.
– Раз топаем вместе, то слушай дальше. Есть ещё один момент. – Решаю в полной мере поддаться порыву и плыть по течению. Продолжая говорить, что думаю; и не взвешивать, что говорю. – Представь, что ты нашла нужные способы; как минимум, твоё стойбище посадило свеклу и собрало тысячу мерных мешков на этот год. И так же на следующий. И через год так же.
– А как это всё сохранить?
– Научу позже… Давай считать, что хранением вообще занимаются два человека, и их работа как раз и заключается в том, что запас в тысячу мерных мешков сохраняется круглый год… Давай назовём это неснижаемым остатком. На случай падежа скота и голода…
– Пока понятно.
– Вот теперь скажи. Что будет после этого?
– Мы не будем голодать, – полувопросительно отвечает Алтынай.
– Точно. – Киваю. – А соседи?
– А соседи будут, – начинает хмуриться она. – Мы, конечно, поделимся, но отдать всё не сможем.
– Продолжай, ты на правильном пути в своих размышлениях.
– Соседи начнут злиться и завидовать, – уверенно продолжает Алтынай после двух минут молчания. – Вернее, вначале завидовать, а потом злиться. Потому что работать, как мы, в других стойбищах точно никто не станет. А когда твой сосед добивается большего, чем ты, благодаря труду, люди почему‑то чаще обижаются на этого кого‑то. Не на себя. Считая, что это с ними Всевышний поступил несправедливо.
– В который раз поражаюсь твоей недетской широте ума, сестра, – улыбаюсь полусерьёзно, но искренне. – Для себя выношу попутный урок: дочерей хана, кажется, не стоит недооценивать…
– А то! Но и это не всё, – Алтынай, кажется, ухватила кончик моей мысли и теперь уверенно распутывает весь клубок. – Вначале соседи будут завидовать. Потом злиться. Причём виноватыми они сочтут нас, а не себя. Тут не буду объяснять почему, надо знать Степь…
– Не объясняй, – улыбаюсь. – Люди везде одинаковые…
– Но однажды настанет такой год, когда будет не просто голод. – Не слушая меня, продолжает она, увлечённая своей догадкой. – Ты понял… Вот когда голодная смерть начнёт стоять у них за плечом, они решат защитить справедливость, – ошарашенная собственными догадками, продолжает Алтынай. – И они начнут бороться за справедливость, как они её будут понимать.
– Подробности будут? Я не очень хорошо знаю Степь, – улыбаюсь. – В отличие от тебя. Как именно они будут пытаться защитить справедливость? И что именно они будут понимать под справедливостью?
– Попытаются всё отобрать у нас, – широко раскрыв глаза и глядя сквозь меня и коня, сама себе отвечает Алтынай. – Не останавливаясь ни перед чем… И свеклу, и морковь. А когда мы не согласимся…
– Именно. Не подумай, что я учу тебя жизни. Но я считал важным привлечь твоё внимание ко всей сумме проблем и тонкостей сразу. – Слава богу, понятием «суммы» она в результате наших бесед уже отлично оперирует. – Потому что, ты права, кое‑какие планы у меня есть. И мои личные планы я пытаюсь продумывать хотя бы на пару шагов вперёд. А наследница хана тут ты.
– Ты именно учишь, – не соглашается она. – Но это и хорошо. Если б ты не объяснил… – она не продолжает мысль, переключаясь через минуту на следующую. – Мне иногда кажется, что ты даже умнее моего отца!
__________
Раушан‑апа, тщательно скрывая улыбку, проводила взглядом и азара, гостящего у дочери хана, и саму Алтынай.
Когда он несколько дней тому брал у неё свеклу и морковь, предназначенные для коней, она изо всех сил скрывала своё раздражение. И старалась выглядеть радушной (впрочем, странное ощущение, что азара видит её насквозь, тогда никуда не делось).
Но потом, глядя, как рядом с ним буквально оживает потерявшая всю родню дочь хана, Раушан переменила своё мнение о нём.