В это время к нам подошел пожилой мужчина. Он был худой и высокий, над провалившимися щеками округлыми холмиками нависали скулы. Усы у него были давно не стрижены. Концы их прикрывали две глубокие складки, симметрично спускающиеся вниз от длинного острого носа. Звали его дед Нацо, был он соседом нашей собеседницы, как она его нам представила. Он пожал нам руки и в свою очередь стал расспрашивать, кто мы, откуда и как оказались у их колодца.
Когда старик понял, что мы возвращаемся с турецкой границы, он вздохнул и сказал:
— И мой сын тоже там — не знаю, свидимся ли мы еще, прежде чем начнется война с турками. Мать его все глаза выплакала. Все плачет и плачет.
Люди не без оснований ждали войны с Турцией. Большая часть нашей армии находилась на турецкой границе, рыла окопы и строила укрепления. Туда отправляли тысячи мобилизованных — они строили из железобетона глубокие туннели, по которым специальные войска втаскивали тяжелые орудия и устанавливали их в железобетонных бункерах. Заговорить эти орудия, о которых солдаты писали своим близким, могли в любой момент.
Дед Нацо был очень обеспокоен.
— Кому нужна война? — спрашивал он нас и себя самого. — Неужели державы не могут разобраться во всем по-хорошему?
— Могут, дедушка Нацо, почему бы им не мочь, да мешают этому богачи — те, которым война приносит большие прибыли.
— Так оно и есть, — сказал старик. — А вот я в нескольких войнах участвовал и ничего не заработал, только здоровье загубил. Мы вот со свекром этой женщины оба почти инвалидами стали.
— А как ты считаешь, кто выиграет войну — русские или немцы? — спросил я не без умысла.
— Русский человек крепок, — отрезал дед Нацо.
— А немец?
— Немец? Мозги у него скованные да жаден очень, — без колебания ответил старик. — Русского на немца не променяю. А вы, раз учителя, значит, с понятием. Против деда Ивана не выступайте. Беды не оберетесь.
Мы заверили деда Нацо, что ни в коем случае не пойдем против русских и что вместе со всем народом боремся против войны и против реквизиций.
— Вы голодны? — спросил старик.
— Нет, мы только что перекусили.
— Ничего, немного кислого молока вам не помешает. Бабка моя вчера вечером заквасила, — сказал дед Нацо и, попросив нас подождать, торопливо зашагал по тропинке.
Пока мы разговаривали со стариком, женщина внимательно слушала, а когда он отдалился, спросила:
— А вы снова вернетесь на границу?
— Конечно.
— Делайте что хотите, но только чтоб войны не было. Слышите? Иначе народ вас проклянет.
Сказав это, она попрощалась, подхватила свои котлы и ушла; ей надо было готовить обед для молотильщиков. Новости, которые она нам сообщила, были очень важны, а рассуждения ее — очень правильны. Может, она и станет одной из первых наших помощниц. Надо будет еще раз побывать здесь и повидаться с ее мужем.
Вскоре вернулся дед Нацо. Он принес большую миску кислого молока. С ним пришел маленький мальчик, его внук. Он ни на минуту не выпускал руку деда и все время шмыгал курносым носишкой, из которого то и дело высовывались, как мышки, две сосульки.
— Как считаете, молодые люди, решатся наши правители выступить против деда Ивана? — спросил старик.
— Все возможно, дедушка Нацо. Царь у нас — немец, и Гитлер — немец, они договорятся.
— Народ не согласится, — убежденно заявил старик. — А царь один воевать не может.
— Да кто станет спрашивать народ, царь один будет решать, — подначивал я старика.
— Царь — это народ, его и надо спрашивать. Худо будет, если его не спросят, — горячась доказывал дед Нацо.
Он был убежден, что не так-то легко будет царю бросить болгарский народ и его армию против Советского Союза, и считал, что даже если фашистам удастся это сделать, конец будет не таким уж утешительным для них.
Расстались мы с дедом Нацо как старые друзья. И он остался доволен нами, и мы — им.
Вот какие замечательные люди есть в нашем крае. Эти люди говорили откровенно, от чистого сердца высказывали то, что думали, и их мысли помогали нам наводить верное начало. Дед Нацо со своей неподдельной природной интеллигентностью тут, в крестьянской среде, один стоил столько же, сколько несколько агитаторов, пришедших извне.
От Глоговицы до кошары Алексия Захариева было не больше четырех километров. Это расстояние в самом худшем случае мы могли пройти примерно за час, но у нас не было никакой необходимости появляться у бая Васила до наступления темноты.