— Не бойся, бабушка Цака, мы люди бывалые, будем остерегаться!
— Что я не вижу, как вы остерегаетесь? Приходите ночью, соседские собаки лают, ворота скрипят, соседи все видят. Куда мне деваться, если власти сожгут мой дом?
Слова бабы Цаки были справедливы, они болью отозвались в наших сердцах. Но чем мы могли ее утешить? Ведь у всех матерей одни и те же чувства, те же желания и те же страдания, и если человек не переборет себя, не преодолеет собственные страдания и муки, из него не получится борец за народ. Им становятся лишь тогда, когда сознание огромности всенародного горя, страданий и бед, сознание важности борьбы за интересы рабочего класса и всего народа берет верх над собственными страданиями и горем. Вот почему мы попытались утешить бабушку Цаку тем, что без борьбы нельзя изменить жизнь, что и у нее наступит хорошая, настоящая человеческая жизнь, когда будут устранены причины, калечившие ее до сих пор, когда у богачей будут отобраны все богатства и установится подлинно народная власть. Бабушка Цака согласилась с нами, но встревоженное материнское сердце не успокаивалось. Вздохнув она сказала:
— То, что делаете — хоть делайте с разумом.
— Эх, Славо! — отозвалась Мара, сестра Владо; она только что вернулась с поля и сушила у огня мокрые чулки, хмурая, сердитая и на скверную погоду, и на самую жизнь. — Какая уж там власть ни придет, а все равно одни люди будут жить хорошо, а другие бедствовать. Вы, если уцелеете, станете важными шишками, получите большой ломоть от пирога, да и те, кто боится сейчас вам помочь, тоже устроятся, а Мара как ходила оборванной, словно цыганка, так и будет ходить. Вы, может, думаете, я неученая, ничего не понимаю, но дай бог доживем до того времени, тогда и увидим, кто прав.
Мне уже не раз доводилось говорить с Марой на эту тему, убеждать ее, что наша власть будет куда более справедлива в распределении благ, что каждый получит в соответствии с тем, что он заслужил в этой борьбе, что цель нашей борьбы — не в получении высоких постов, а в свержении фашизма и обеспечении народу свободы и независимости, по Мара только рукой махала на все мои доводы.
Из-за неудачливой личной жизни Мара потеряла всякую надежду на что-то хорошее, справедливое. У нее было одно желание — выйти замуж, а это нелегкое дело в нашей округе для девушки. Молодые парни уходили на заработки в другие края, там обзаводились семьей, а наши девчата старели. Потому Маре все и виделось только в черном свете.
На первый взгляд могло показаться, что Мара вообще чуждается нашей борьбы, что она видит в ней только побуждения материальной выгоды, но в действительности это было не так. У нее был трудный, мрачный характер, она любила иногда поспорить с нами, нарочно говорила наперекор, а сама помогала нам в осуществлении наших идеалов. И позднее сама попала в тюрьму за эти же идеалы.
Около полуночи Владо проводил нас за село. Там мы расстались. Он вернулся домой, а мы с Йовой Рашичем направились к горе Выртоп.
В то время много говорилось о партизанском движении в Югославии. Но каковы его масштабы, мне известно не было — не знал я, ни сколько там отрядов, ни каков их численный состав. Но я радовался, потому что наша соседка Югославия, так же как и Болгария, боролась за свободу и независимость.
А сколько крови пролил болгарский народ, сколько жертв понес он в этой борьбе. Бороться за свою свободу и независимость стало для него, можно сказать, делом обычным. Подвиги гайдуков во времена турецкого ига, действия повстанческих дружин, бурные восстания за национальное освобождение, затем Сентябрьское восстание 1923 года, организованное и руководимое нашей партией, в котором десятки партизанских чет и отрядов сражались за свержение захватившей власть реакционной буржуазии, — все это составляло драгоценное наследие для партии, предмет гордости каждого болгарского патриота. И если то, о чем я читал в книгах и узнал из рассказов современников тех событий, было для меня чем-то далеким, незнакомым, то все, что происходило летом 1942 года, было мне близко, знакомо и понятно.
Еще в Софии в столовой на бульваре Христо Ботева, в которой я питался, на улицах, в кафе и других местах я слышал разговоры о том, что во многих районах страны действуют партизанские группы, четы, отряды. Много говорилось о четах, действовавших в Разложской и Дупникской околиях, о чехларской чете в восточной части Среднегорья, о двух четах в Панагюрской округе, о четах, действующих в районе Сопота, Карлово, Казанлыка, Стара-Загоры, Пазарджика, Ловеча, Трояна, Сливена, Ямбола, Видина, Габрова, Севлиева, Омуртага и так далее. Наверное, общее число всех чет и отрядов достигло уже нескольких десятков. Не было почти ни одного района, где бы не действовала какая-нибудь партизанская единица. Все это поднимало мое настроение, и я думал, что приду к югославским партизанам с поднятой головой, что хотя условия в Болгарии гораздо менее благоприятны, чем в Югославии, Болгарская коммунистическая партия мобилизовала и поставила в боевые шеренги тысячи своих членов и членов Союза рабочей молодежи, что у нас есть и свой немалый опыт партизанской борьбы. И поскольку совместная борьба с общим врагом требовала обмена опытом, согласованных действий и взаимной помощи, — целью моей было связаться с югославскими партизанами. Так понимал я свою задачу и к этому стремился во время всех моих встреч с югославскими партизанами и их руководителями.