После полудня Васил сообщил мне, что солдаты эти из инженерного батальона, а командует ими один из наших мобилизованных односельчан. Это еще больше успокоило всех. Если даже они станут производить здесь обыск, наш земляк вряд ли захочет причинить нам зло, — подумал я. Во всяком случае я надеялся, что проверка не будет такой уж тщательной. И все же я продолжал лежать в своей могиле.
В холодном сарае время текло медленно. Я начал замерзать. Прежде всего окоченели ноги, а затем сковывающий холод пополз по всему телу. Колени у меня уже совсем потеряли чувствительность. Черные каменюги так меня прижали, что невозможно было сделать малейшего движения, да я и не пытался шевелиться, боясь нарушить маскировку. Приходилось терпеть, молчать и не поддаваться холоду. Я старался думать о тех молодых людях, которые очистили землю от врага народа, хотя это и не решало исхода борьбы, думал о смелости, о риске подпольной борьбы и о многих других вещах, с которыми столкнулся и я, встав на этот трудный путь. И кто мог предположить тогда, что пройдет не так уж много времени, и эти молодые люди придут партизанить в пока еще не существующий Трынский отряд.
Наконец послышался оживленный разговор сначала во дворе, а вскоре и в комнате, от которой сарай был отделен довольно тонкой стеной. Я слышал все. Узнал и голос нашего односельчанина. Тот долго не засиделся. Как старый приятель он перебросился с Василом шуткой, Райна поднесла ему чарочку, и он ушел. До моих ушей донеслись сердечные пожелания провожавших его женщин и его ответная учтивая благодарность. После него другие солдаты к нам уже не заходили. Но я продолжал лежать в угольной яме до семи часов вечера, пока по радио не сообщили, что облава закончена. Она, как выяснилось позже, не дала ожидаемых результатов. Благодаря тому, что люди относились к коммунистам с любовью, умело их охраняли и укрывали, в полицию попали в большинстве своем лица, которые не занимались коммунистической пропагандой, но считались неблагонадежными только потому, что когда-то сказали что-то против власти или обругали какого-нибудь ее представителя.
Эта облава была серьезным испытанием, проверкой и для меня, и для моих укрывателей. Они стали еще более предусмотрительными и еще теснее связались с нашей борьбой, которая приобретала все больше и больше приверженцев.
Гостеприимным человеком оказался и Хараламбий Захариев — Ламбо Гипсовщик. Его квартира на улице Одрин, правда, была одной из самых неудобных. Помимо того, что у него во дворе жило много людей, а общительная его супруга Паля принимала много гостей, дети его — Райна и Ильо — были отчаянные сорванцы и могли невольно выдать меня. Особенно Райна, старшая, очень избалованная и своенравная девчонка. Ладить с ней было не легко. Однажды в присутствии незнакомой женщины, пришедшей получить с Хараламбия страховые взносы, Райна, задетая каким-то моим замечанием, вместо того чтобы подтвердить, что я двоюродный брат ее отца, как мы уговорились представлять меня посторонним людям, или же просто промолчать, заявила:
— Ну зачем ты обманываешь? Никакой ты не папин двоюродный брат!
Я никак на это не реагировал, зная по опыту, что чем больше внимания обращаешь на таких детей, тем больше глупостей они говорят. Это подействовало на своенравную девчонку, и она замолчала.
Я долгое время не заходил к Ламбо. Был арестован Яким, который знал, что я бываю у него и знал мой псевдоним, но мог не выдержать истязаний и проговориться, где я скрываюсь.
Однажды вечером, месяца через два после ареста Якима, я все же решил заглянуть на улицу Одрин, 82. Подойдя к входной двери, я заметил, что перед домом расхаживает какой-то подозрительный долговязый тип в очках. Очевидно, агент, — решил я и, сделав крутой поворот, перешел через улицу на противоположный тротуар и зашагал в обратном направлении. Не сделал я и десяти шагов, как послышался крик Пали: «Борис, Борис, подожди, я тебе что-то скажу!» Мне пришлось остановиться и подождать ее. Подозрительный субъект продолжал прохаживаться, делая вид, что не проявляет к нам ровно никакого интереса. Паля тоже не обратила на него внимания, и будучи очень проворной, мигом догнала меня.
— Что у тебя такое, чего ты раскричалась? Разве ты не видишь, кто тут возле вас болтается? — тихо, но внушительно обрезал я ее.
Паля ничуть не смутилась. Ей вообще не было знакомо чувство смущения. Для нее сейчас важно было сообщить мне, что агенты искали меня у них, а того, что агент сейчас расхаживал у нее под носом, она не замечала.