Горбун, благодаря острому зрению, издали заприметил повозку, рядом с которой на гнедом жеребце ехал знакомый рослый солдат, обыскивавший его в лесу. Сердце Квазимодо забухало как колокол, когда он узнал того, кто сидел в повозке — это лицо он безошибочно угадал бы среди тысяч других лиц. Квазимодо часто задышал. Губы его растянулись в широкой счастливой улыбке. Он хотел немедленно бежать вниз, встречать священника, но ноги будто приросли к полу, из горла от волнения вырвался лишь приглушённый писк.
Между тем путники остановились. Квазимодо видел, как Клод ступил на мостовую, расплатился с возницей и вслед за Пти-Андре, успевшим привязать коня, подошёл к дверям. Фролло не смотрел наверх и не замечал суетившегося у окна воспитанника. Взгляд его упёрся в каменные канаты, вьющиеся вдоль фасада. Клод не знал, что достопримечательностями этими дом обязан причудливой моде и архитектору, а вовсе не дьявольской прихоти Тристана Отшельника, купившего жильё уже с украшениями. Впрочем, вряд ли знание утешило бы его.
В эту минуту шедший мимо горожанин замедлил шаг и толкнул локтем своего приятеля.
— Гляди-ка! — указал зевака. — Тристан-душегуб вызвал священника, чтоб изгнать демона, которого сам же приволок в свой дом.
Клод насупился. Пти-Андре обернулся к болтунам с намерением задать им трёпку, а те, прибавив ходу, мгновенно очутились вне пределов досягаемости. Махнув рукой, солдат обратился к вышедшему встречать гостей вышколенному лакею:
-Я привёз господина архидьякона Жозасского.
— Мы ждём его. Господин предупредил нас, — поклонился слуга. — Милости прошу, святой отец!
— Я сообщу господину Тристану, — пообещал Пти-Андре и, не задерживаясь более, уехал в Плесси-ле-Тур.
Клод предпочёл бы как можно дольше не встречаться с хозяином дома, чьим гостеприимством вынужденно воспользовался. Он переступил порог. Ловушка захлопнулась.
========== Глава 10. Ужин на троих ==========
Слуги Тристана Отшельника никогда ещё не становились очевидцами таких бурных проявлений любви и преданности, как те, которые продемонстрировал диковатый горбун по отношению к священнику. В то время как Фролло, переступив порог неприветливого на вид дома, осматривался и расспрашивал слуг, Квазимодо справился с охватившим его оцепенением и, ковыляя, поспешил встречать мэтра. Рискуя оступиться, он запрыгал вниз по казавшейся бесконечной лестнице, преодолел длинный коридор, в конце которого увидел чудо: сам мэтр величавой походкой шёл ему навстречу. Квазимодо задыхался, взор его горел, клыкастый рот приоткрылся. Сопровождавшие Клода лакеи в ужасе зажмурились, чтобы не видеть, как страшный, должно быть, внезапно взбесившийся, великан растерзает священника, даже и не пытавшегося бежать. Однако ни рычания, ни криков не воспоследовало, и слуги, открыв глаза, убедились в том, что горбун не собирался нападать, а физиономия его перекошена была не от ярости, как им поначалу показалось, а от радости.
— Господин мой! Господин мой! — повторял Квазимодо, бросившись на колени перед своим воплотившимся божеством, протягивая руки, желая и не смея коснуться его. — Вы приехали за мной! Я ждал вас, я так ждал!
Из здорового его глаза крупными горошинами текли слёзы.
— Квазимодо… — дрожащим голосом произнёс архидьякон, растроганный этой преданностью и этими слезами. «Сын мой», — едва не добавил он, но вовремя осёкся и, сглотнув, вымолвил другое. — Ты всё так же предан мне… Ты не забыл меня!
— Я бы скорее умер, чем забыл вас, господин! — заверил горбун, готовый по малейшему знаку мэтра делом доказать свою верность. В его грубом, столь редко раздававшемся голосе звучала нежность. Убедившись окончательно, что священник не призрак, могущий растаять от прикосновения, Квазимодо принялся ластиться к мэтру, тереться щеками о его ладони, а тот ласково гладил воспитанника по встрёпанной рыжей шевелюре.
Весь оставшийся день Клод посвятил общению с пасынком, который охотно словами и знаками пересказывал подробности своих приключений, перемежавшихся благодарностями и заверениями в любви к мэтру. У Клода камень свалился с души, когда он узнал из первых уст, что никто не кусал мессира ле Дэна. Звонарь, весьма сожалея о случившемся и о том, что нарушил указ мэтра не связываться с королевским брадобреем, повёл рассказ о клетке, о плутаниях по лесу и о встрече с Тристаном Отшельником, оказавшимся совсем не таким злобным, каким показался поначалу. Упоминание о прево вырвало из груди Фролло прерывистый вздох. Сорванный с места загадочным письмом, архидьякон до сих пор не получил исчерпывающих объяснений, а хозяин дома, по всей видимости, не торопился к гостю, предоставив все заботы прислуге.
Общительность горбуна, бывало, изрекавшего за день от силы пару слов, удивила Клода. Даже в те времена, когда Квазимодо ещё не потерял слух, он не говорил так много. Слова сыпались, как из мешка, не всегда внятные, а там, где слов не хватало, на помощь приходили жесты. После выходки Жеана, больше и носа не казавшего в келью брата, исчезновения Эсмеральды, любовь воспитанника бальзамом пролилась на истерзанное сердце священника.
Квазимодо не отставал от мэтра ни на шаг, боясь потерять его из виду даже на краткий миг. Бедняга то и дело щипал себя, проверяя, не спит ли он, действительно ли мэтр рядом, говорит с ним, касается его, сочувствует его бедам. До самого вечера они были неразлучны. Уединившись в ожидании ужина, Клод сидел в кресле, разговаривая с расположившимся у него в ногах Квазимодо.
— Какая трогательная идиллия! — прогремел вдруг ехидный голос.
Застигнутый врасплох Клод подскочил как ошпаренный. В дверном проёме, облокотившись о косяк, стоял и язвительно ухмылялся прево маршалов собственной персоной.
Тристан Отшельник, получивший прекрасную выучку, умел передвигаться совершенно бесшумно, если не желал обнаруживать своё присутствие. Он воспользовался этим навыком, прокравшись к комнате гостей, так, что не скрипнула осторожно приоткрываемая дверь, и вот уже несколько минут наблюдал за тем, как нелюдимый горбун ласкался к отцу Клоду.
— Мессир Тристан! — вскричал Квазимодо, кланяясь тому, кто напугал мэтра.
Фролло побледнел, услышав, как панибратски его воспитанник обратился к королевскому любимцу, однако прево, не подав и виду, что задет или оскорблён, кивнул в ответ на приветствие архидьякона и сказал:
— Однако же скоро вы добрались, святой отец! Надеюсь, вам оказали должный приём? — тут Клод поспешил заверить хозяина в том, что всем доволен. — Не окажете ли честь, — скривился Тристан, словно от вежливости ему свело скулы, — составить мне компанию за ужином? Кстати там мы сможем побеседовать о вашем воспитаннике.
Достопочтенный архидьякон, наслышанный о коварном нраве Тристана Отшельника, ожидал подвоха, но он и предположить не мог, что королевский кум способен превратить в изощрённую пытку обычный ужин. Стол накрыли на троих, следовательно, Квазимодо предстояло разделить с ними трапезу к великому его смущению. Вместе со всеми горбуна сажали за стол только у короля. В монастыре он обычно забирал причитающуюся ему порцию и съедал её в укромном уголке, возвращая трапезнику пустую посуду; в доме Тристана он, как известно читателю, также ел в одиночестве, за исключением тех случаев, когда прево приглашал его отужинать с ним.
— У вас ведь не отобьёт аппетит присутствие Квазимодо? — осклабился Тристан, отыгрываясь на священнике за королевские обеды.
— Я шестнадцать лет провёл рядом с ним, господин прево, — спокойно парировал Фролло. — За этот срок не осталось ни одной стороны жизни Квазимодо, сокрытой от меня.
Отбив первую атаку прево и усевшись наконец за стол, архидьякон обнаружил препятствие, мешающее ему приступить к еде. Рядом с его тарелкой лежала вилка, а ложки в пределах видимости не оказалось. Предубеждения мешали священнику коснуться дьявольского предмета, воспитание не позволяло брать пищу руками, а гордость и монастырский устав, предписывающий не жаловаться, если за столом чего-то не хватает, а ждать, когда трапезник сам обратит внимание на затруднение, принуждали его молчать. Тристан, делая вид, будто не понимает причины замешательства архидьякона, демонстрировал ему умение владеть ножом и вилкой, расправляясь с великолепным куском жаркого. В другое время королевский кум, возможно, пренебрег бы тонкостями столового этикета, но сейчас ему хотелось подразнить священника. Что до Квазимодо, то он, получив от Тристана знак приступить к еде, склонился над тарелкой и не видел, в какой ситуации оказался мэтр. Глухого, увы, занимали другие, насущные вопросы: как бы не зачавкать, не уронить себя в затеянной прево игре. Наконец хозяин вечера соизволил спросить: