Квазимодо, чья короткая шея мешала ему смотреть по сторонам, слишком поздно заметил всадников. Он узнал их вожака и понял, что угодил в ловушку. Горбун вспомнил рассказ Фролло о палаче, истреблявшем по пути всё живое, подумал, что на сей раз Тристан точно отсечёт ему голову, ведь ни мэтра Фролло, ни короля здесь нет. В лесной чаще действует один закон — тот, который установил Тристан Отшельник: никто под страхом смерти не смеет появляться близ стен Плесси-ле-Тур. Всё это молнией пронеслось в его голове.
— Хо-хо! — присвистнул удивлённый прево, ожидавший встретить кого угодно, но никак не горбуна. — Вот так дичь завелась в королевских угодьях!
Квазимодо понял, что надо спасаться. Он рванулся, но не вглубь леса, а, подгоняемый отчаянием, с проворством белки взлетел по стволу ближайшей сосны и замер на большой высоте, обхватив ствол руками и ногами. Спрыгнув с коня, Тристан подошёл к дереву, задрал голову вверх, постучал кулаком по стволу. В отличие от звонаря, имевшего немалый опыт в верхолазании, королевский кум подобными вещами не занимался довольно давно. Высокая должность, тяжёлая амуниция и здравый смысл также мешали ему повторить трюк Квазимодо.
— Спускайся, бездельник! — загремел прево, забыв, что горбун глух. — Спускайся немедленно, чёрт тебя раздери!
Тот, разумеется, и не подумал повиноваться.
— Ах, башка Христова! — выругался Тристан. — Ведь он не слышит!
Прево разразился такой бранью, что Квазимодо, обладай он слухом, мог бы значительно пополнить запас непечатных выражений. Проклятия Тристана, по счастью, не достигали его ушей. Рискуя свалиться, горбун осторожно поглядел вниз. Стража прево, спешившись, столпилась вокруг своего начальника, очевидно, совещаясь, как снять добычу с верхотуры. Квазимодо пока оставался недосягаем для врага, однако все пути к бегству были отрезаны.
— Не срубить ли дерево? — предложил один из дозорных.
— Экий дурень! — фыркнул его товарищ. — Подождём, пока он не устанет и сам не слезет. Деваться-то ему некуда!
— Разведём костёр! — воскликнул третий. — Тогда птичка мигом слетит к нам, если не захочет поджариться.
Тристан, с досады скалящий зубы, являл собою олицетворение пытавшейся добраться до винограда лисы из басни Эзопа. Разница заключалась в том, что прево не собирался отступать и готов был прождать сколько угодно, но изловить излишне ловкого горбуна. А Квазимодо, предвидя расправу или, что не лучше, возвращение в замок, из последних сил удерживал позиции. Руки его свело судорогой, ноги норовили потерять опору, голова гудела. Снова глянув вниз, смутно надеясь, что стражникам надоело караулить и они ушли, он увидел Тристана, взмахивающего ему рукой точно таким же жестом, каким, бывало, Клод призывал его, карабкавшегося по стенам и изваяниям собора, приказывая спуститься. Квазимодо, поражённый тем, что прево известен придуманный священником язык жестов, уяснил бесполезность сопротивления. Скоро он — вспотевший, задыхающийся, исцарапанный, предстал перед суровым преследователем.
* Так Людовик Одиннадцатый называл клетки, в которых держал узников.
========== Глава 7. О том, как прево нарушил лесной закон ==========
Недоумение Квазимодо, не могущего взять в толк, откуда прево известен язык, изобретённый мэтром Фролло, объяснялось довольно просто. Тристан Отшельник обладал хорошей памятью и внимательно наблюдал за уроком, преподанным королю отцом Клодом тем самым вечером, когда Квазимодо едва не лишился ушей по минутной прихоти Людовика Одиннадцатого. Общение при помощи тайных знаков, непонятных окружающим, показалось Тристану интересной задумкой. Он решил перенять этот язык, чтобы при необходимости руководить действиями своих людей, не используя голос. И вот, нежданно-негаданно, ему выпала возможность поговорить с тем, для кого эти жесты были придуманы. Допрос глухого представлялся задачей нелёгкой, знание жестов нисколько её не упрощало.
Королевский куманёк, скрестив руки на груди, со снисходительной ухмылкой глядел на горбуна — раскрасневшегося, оборванного, со всклокоченными волосами, заросшими щеками и затравленным взглядом. Вокруг них сомкнули плотное кольцо стражники, такие же кровожадные и суровые, как и их начальник. Они возбуждённо переговаривались, обсуждая уродства Квазимодо, которого впервые увидели так близко. Вся эта живописная группа напоминала свору охотничьих псов, окруживших раненого вепря. Рыча, показывая ослепительно белые клыки, свесив алые языки, псы осаждают добычу, держась на безопасном расстоянии и ожидая охотника. Они знают — загнанному зверю, каким бы мощным и свирепым он ни был, не уйти от них.
— Откуда ты здесь взялся, негодяй? — громовым голосом спросил Тристан.
Король, насколько он помнил, не собирался освобождать пленника. Тристана не было в замке, когда шотландец отворил клетку, выпустив на волю наскучившую Людовику игрушку. Прево, тем самым, имел все основания заподозрить Квазимодо в бегстве: каким-то невероятным образом горбуну удалось выбраться из зверинца, проскользнуть мимо стражи, миновать рвы и стены. Подобный подвиг не под силу человеку, но Квазимодо по мнению Тристана и не был обычным человеком. Теперь же беглец скрывается от погони, путая следы. Вот почему он идёт не по дороге, как все порядочные люди, а плутает в чащобе.
Растерявшийся, перепуганный Квазимодо судорожно сглатывал, не в силах вымолвить ни слова. Его зубы стучали, как кастаньеты. Растрёпанные рыжие вихры во все стороны топорщились на голове, будто иглы ощетинившегося ежа. Вид его был поистине ужасен. Отрёпанный и обросший, он походил одновременно и на разбойника, и на демона. Горбун разобрал по губам, о чём его спрашивают. Ему надлежало сказать, что он не намеренно посягнул на владения прево, что король отпустил его. Язык, непривычный к разговорам, не слушался, точно как и тогда, в келье.
— Мессир Тристан… — выдал он, наконец, сообразив, что затянувшееся молчание увеличивает степень его вины. Фраза оборвалась, едва зародившись.
— Как ты смеешь, мерзавец, так обращаться к господину прево?! — тут же рявкнул стражник, обиженный панибратством по отношению к своему командиру. Слова он сопроводил оплеухой, от которой Квазимодо даже не пошатнулся, но удивлённо уставился на обидчика, не ведая, чем разозлил его.
— Оставь, Жак, — ощерился Тристан, — не то выбьешь из его башки последний ум.
Он предпочёл допустить некоторые вольности в обращении, чем разъяснять глухому основы субординации, тратя лишние время и нервы. Между тем злоключения Квазимодо продолжались. Один из стражников, приметив кошель, висевший на его поясе, резким движением сорвал подарок Людовика и передал Тристану. Королевский куманёк взвесил расшитый узорами кошель на ладони, ощутив его тяжесть, заглянул внутрь и присвистнул, увидев золотые монеты. Ни роскошная вещица, ни её содержимое никак не могли принадлежать кривому звонарю, ещё сегодня утром сидевшему взаперти среди зверей.
— Откуда у тебя такие деньги, оборванец? — прорычал прево тоном, от которого у допрашиваемых им людей пробегал мороз по коже. — Смотри на меня! — подал он знак Квазимодо. — Ты их украл? Украл?
Несчастный звонарь, глядя в его гневные округлившиеся глаза, на его губы, прочёл вопрос. Однако он, ошеломлённый ударом Жака, боялся раскрыть рот, к тому же он не понимал, в чём его обвиняют. Ведь он не брал чужого. Государь сам дал ему этот кошель. Квазимодо не знал даже, что в нём лежит. Каждое слово, каждое действие горбуна оборачивалось против него, и он не знал уже, что лучше: пытаться оправдываться, или молчать.
— Клянусь Пасхой, зря я тогда не отрубил тебе уши! — продолжал запугивать прево, по-волчьи скаля зубы под глумливые ухмылки подчинённых. — Придётся мне, видно, наверстать упущенное и наказать тебя так, как полагается поступать с ворами. Ну, отвечай! Где ты взял кошелёк? Что ты делаешь в лесу?