Александр Астраханцев
Не такая, как все
Она была самой стройной и красивой на курсе: ей говорили это в глаза сокурсники и завидовали девчонки в группе; за ней постоянно увязывались проводить после занятий самые активные ухажёры курса, угощали мороженым и шоколадками, дарили авторучки и записные книжки; самые денежные водили её в кафе, а самые разговорчивые заявляли ей о своей любви. А один насмешник прозвал её принцессой Пирлипат, и кличку подхватили. Она охотно принимала эти знаки внимания как должное, но большего: поцелуев, поползновений запустить руку, куда не надо, предложений «красиво провести время», — не позволяла, в душе слегка презирая их всех как «ничто» и «пустой шлак», потому что они, пусть даже некоторые из них и с денежными возможностями, — всего лишь студенты, а ждать, когда кто-то из них станет достойным её внимания, — долго и потому бесполезно. Да и едва ли когда-нибудь они станут достойными: учится здесь отнюдь не элита, и вряд ли из них получится что-то путнее. Сама-то она — другое дело: у неё — внешние данные, и когда она получит диплом, то инженером, как они, ни одного дня работать не станет — пойдёт дипломированным секретарём директора в престижную фирму, только затем, чтобы стать женой если не самого директора, так хотя бы какого-нибудь солидного фирмача — на меньшее не согласна ни при каких обстоятельствах, это она знает точно и потому бережёт себя для будущего мужа. Ухажёры-сокурсники тоже это знают и потому махнули на неё рукой как на безнадёжную. А ей плевать.
А сегодня — совсем смехатура: приклеился салага-второкурсник, вообще муха не нашего огорода, смазливый и самонадеянный: столкнулся с ней в раздевалке — поди, нарочно подкараулил? — толкнул её, вроде бы невзначай, и сюсюкнул сладенько:
— Эскюз ми плиз, красивая!
Она, не глядя, бросила в ответ: «Гоу ту хэл!» — и пошла себе на выход. А тот решил, видно, что она уже у него в кармане — успел догнать на улице и, возбуждённо припрыгивая возле неё, зачирикал воробышком. О чём? — да о том, конечно, какой он молодец: давно приметил её, и вот он — рядом с ней! И она его не прогоняла: привычно уже, чтобы кто-то рядом чирикал.
Стоял сентябрьский день, рыжий от листопада, по-летнему ещё тёплый, с улыбчивым солнцем; однако улыбка у солнца была кисловатой, напоминая, что скоро эта лафа кончится и осень начнётся всерьёз.
Её эта солнечная улыбка не обманывала — она прекрасно помнила, что холода — на носу и к ним надо готовиться: одеваться и обуваться про запас... По крайней мере, её мысли сейчас занимали осенние сапоги, которые надо как-то изловчиться купить — а на какие шиши? На стипендию, что ли, которая лежит в сумке, только что полученная?.. Опять, видно, предстоит идти с отцом на рынок за самой раздешёвой китайской дешёвкой; отец примется при этом ещё и унизительно торговаться за каждый рубль...
А спутник её тем временем, когда поравнялись с кафешкой, в которой вечно толклись студенты, уже этак по-хозяйски взял её под руку и, отвлекая от невесёлых мыслей, царственным жестом позвал в кафе:
— Зайдём, посидим?
«Ишь, разгулялся! — усмехнулась она про себя. — Тоже, поди, со стипендией в кармане?..» — ох уж эти ей студенческие загулы с соком и кофе, от которых после шестичасовых бдений только сильней жрать охота... Впрочем, что с него возьмёшь?.. Но и помурыжить самонадеянного воробышка — большой соблазн.
— А давай-ка сначала во-он туда заглянем? — скромно предложила она, давая понять, что кафе от них не уйдёт, показав при этом на фирменный обувной магазинчик, который располагался в следующем доме. Этот проклятый магазинчик вечно стоял у неё на пути к трамваю, на котором она ездила домой, и она вечно не в состоянии была преодолеть соблазна зайти туда и хотя бы поглазеть на приличную обувь, а иногда даже нагло взять с полки, натянуть на ноги что-нибудь сногсшибательное и крутануться перед зеркалом... Смазливый юный парнишка, продавец женского отдела, уже знал её, дружески кивал ей и улыбался, и позволял напяливать на себя туфли и сапоги, прекрасно зная, что та лишь покрасуется и ничего не купит.
Попутчик её слегка скривился, но покорно за ней пошёл.
В отделе женской обуви на полке для обуви её размера она чуть ли не с порога увидела те самые сапоги, о каких мечтала, какие только ей снились — узкие, высокие, с тончайшими, под золото, солнечно сияющими металлическими каблуками, с золочёными же пряжками, с цепочками, охватывающими голенища, и сразу их узнала: они! Сердце её дрогнуло в смятении; она, ничего уже не видя вокруг, прямиком прошла к ним, решительно взяла их, тут же, стоя, не садясь на скамеечку, нетерпеливо скинула свои растоптанные ненавистные туфли с толстыми каблуками, влезла в сапоги, вжикнула молниями, распрямилась, покачивающейся упругой походкой прошла несколько шагов к зеркалу,