— Знаешь, я ждал чего-то в этом роде, — невольно улыбнувшись, ответил Лайам.
— Это не смешно! Что мне там делать? Это пустая трата времени! — бушевала Марисала.
— Может быть, стоит сменить факультет?
— На что сменить? Я просмотрела список предметов — там нет никаких упоминаний о военной подготовке или рукопашном бое. А это единственное, в чем я разбираюсь.
Марисала поднялась и направилась к себе. Под ногами у нее крутился щенок.
Лайам пошел следом.
— А может, тебе тогда лучше всего пойти в военную академию?
Марисала невесело рассмеялась.
— Спасибо! Все эти годы я только и мечтала о том, чтобы положить автомат и зажить нормальной мирной жизнью! А теперь ты предлагаешь мне воевать до старости!
Она опустилась на кровать, понуро ссутулив плечи.
— Что мне теперь делать? Лучше бы я вышла за Энрике и со всем этим покончила!
Лайам остановился в дверях. Он хотел подойти к ней, сесть рядом, обнять — но запретил себе сделать это. Он напряженно замер и только крепче сжал в руке чашку.
— Как ты это выносишь? — тихо спросила Марисала. — И еще ухитряешься улыбаться!
Она подняла на него усталый взгляд.
— Сегодня на лекции девица рядом со мной сломала ноготь. Ты бы видел, что тут началось! Конец света! Она рыдала на всю аудиторию! Знаешь, мне казалось, что я сплю. И вижу очень дурной сон. Как может нормальный человек рыдать из-за сломанного ногтя? Или драться из-за места для стоянки? По дороге в университет я видела, как два парня едва не подрались из-за того, что оба хотели припарковать машину в одном месте. — Она медленно покачала головой. — Мне хотелось схватить их за плечи и встряхнуть как следует. Или закричать на весь город. — Голос ее дрогнул. — Закричать, что, пока они тут отращивают ногти и бегают по дискотекам, в Сан-Салюстиано дети умирают от голода!
Лайам почувствовал, что еще минута — и она разрыдается.
— Пожалуйста, уходи, — пробормотала Марисала. — Закрой дверь и оставь меня одну.
Лайам знал, что это и должен сделать. Это и ничто другое. Закрыть дверь и уйти.
Но вместо этого он вошел в комнату. Вместо этого поставил чашку на кофейный столик. Вместо этого сел рядом с Марисалой и сжал в руке ее хрупкие пальцы.
— Мы что-нибудь придумаем, — начал он, моля Бога, чтобы голос его звучал бодро и уверенно. — У меня есть знакомый, специалист по выбору профессии — он тебя протестирует и выяснит, какая работа тебе подойдет. Я помогу тебе, Мара; вдвоем мы обязательно найдем для тебя что-нибудь подходящее!
Марисала подняла голову и улыбнулась дрожащими губами. По щеке ее скатилась слеза; Марисала сердито смахнула ее и отвернулась. Лайам сделал вид, что ничего не заметил. Господи Боже, он уже забыл, когда в последний раз видел Марисалу в слезах!
— Ты мне поможешь? — Марисала глубоко вздохнула и выдавила из себя еще одну натужную улыбку. — Ты, король неудачников?
Она рассмеялась, и Лайам почувствовал, что тонет в глубине ее бездонных глаз. В глазах Марисалы еще блестели невыплаканные слезы: но вот что-то новое появилось в них… Нежность, желание… и доверие.
Марисала хотела, чтобы Лайам ее поцеловал — это желание ясно читалось в ее глазах. Она мечтала об этом, но уже не надеялась.
Она отвела взгляд, но тут же отважно подняла глаза — и, по своему обыкновению, прямо взяла быка за рога:
— Ты тоже считаешь, что шрам на лице меня уродует?
Лайам ожидал любого вопроса — только не этого! «Уродует?!» На миг он лишился дара речи.
— Сантьяго хочет, чтобы я сделала пластическую операцию, — продолжала Марисала, — потому что ему неприятно видеть шрам. Он не хочет лишних воспоминаний о войне.
Забыв об осторожности, Лайам протянул руку и нежно провел пальцем по бледно-розовому следу войны.
— Он вовсе не уродлив, — ответил он. — Но, когда я смотрю на него, у меня подгибаются ноги: я вспоминаю о том, как близка ты была к смерти.
— Значит, он тебя все же… беспокоит?
Лайам осторожно поднял ее голову за подбородок и заставил Марисалу взглянуть себе в глаза.
— А мои шрамы тебя беспокоят? — прямо спросил он.
К его удивлению, глаза Марисалы снова наполнились слезами. Она кивнула.
— Да, — прошептала она. — Куда сильнее, чем ты думаешь!
Она взяла его за плечо, легким движением заставив повернуться спиной. Лайам знал, что там она увидит: бледную паутину шрамов — следов кнута Сан-Салюстианской «демократии».
— Прости, — проговорил он, отодвигаясь. — Я никогда больше не появлюсь перед тобой без рубашки.
— Не надо, — тихо ответила она. — Не надо прятать шрамы. Ведь они от этого не исчезнут. И я никогда, никогда не смогу о них забыть.