— Не хочу вмешиваться не в свое дело, — обратился к нему Санджай, — но звонки не умолкают.
— Поднимитесь за Моррисоном, Дипак, я справлюсь сама, — сказала Хлоя.
— А я займусь такси, — предложил Санджай, подойдя к дяде.
— Только учти, ей подойдет не любое, — шепнул ему Дипак, — а только с отодвигающейся дверцей.
— Я понял. Не знаю, кто такой этот Моррисон, но ждать он явно не любит.
Поколебавшись, Дипак вернулся в дом, оставив Санджая наедине с Хлоей.
— Все хорошо? — обратился он к ней.
— Почему нет? — холодно ответила она вопросом на вопрос.
— Просто так. Мне показалось или вы что-то сказали?
— Мне надо было выехать раньше, теперь я опаздываю.
— Важная встреча?
— Еще какая… надеюсь.
Он выскочил на мостовую и остановил такси — не той модели, о которой говорил ему дядя.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы бросаетесь под колеса проезжающего транспорта, — сказала ему Хлоя, подъезжая. — Не хочу быть неблагодарной, но, боюсь, в эту машину мне не погрузиться.
— Вы говорили, что опаздываете?
Не дожидаясь ответа, Санджай наклонился, взял ее на руки и аккуратно усадил на заднее сиденье. Потом сложил кресло, засунул его в багажник и захлопнул ее дверцу.
— Вот так! — сказал он, очень довольный собой.
Хлоя внимательно смотрела на него.
— Можно задать вам один вопрос?
— Конечно! — Он подошел вплотную к машине.
— Как мне быть, когда меня доставят на место?
Санджай застыл в растерянности.
— Во сколько у вас встреча?
— Через пятнадцать минут. Успею доехать, если не будет пробок, а вот дальше…
Санджай посмотрел на часы, обошел машину и уселся рядом с Хлоей.
— Поехали! — приказал он.
— Куда мы едем? — насторожилась Хлоя.
— Туда, куда нужно вам.
— Угол Парк-авеню и Двадцать восьмой улицы.
— Мне в ту же сторону, — сказал он, и такси тронулось с места.
Оба молчали. Хлоя отвернулась к своему окну, Санджай — к своему.
— Нет причин смущаться, — проговорил он. — Я помогу вам выйти, а потом…
— Я вспоминала свою недавнюю шутку в парке. Надеюсь, вы правильно истолковали мои слова. Прошу меня простить, я не подумала, что в таком огромном городе мы можем повстречаться снова, да еще в тот же день. Как вы попали ко мне в лифт?
— Катался вверх-вниз.
— Это ваше любимое развлечение?
— Что у вас за важная встреча? Если вопрос нескромный, можете не отвечать.
— Я еду на кастинг. Мечтаю получить роль. А у вас что за дело на Двадцать восьмой?
— Тоже подобие кастинга — встреча с инвесторами.
— Вы трудитесь в сфере финансов?
— Вы хотите сниматься в кино или на телевидении?
— Вот не знала, что мы так похожи на индусов!
— Мы?..
— Я еврейка. Неверующая, но еврейка.
— И чем же мы, по-вашему, похожи?
— Манерой отвечать вопросом на вопрос.
— Разве нельзя быть индийским евреем?
— С этим я, пожалуй, соглашусь.
Машина затормозила у тротуара.
— Минута в минуту! Я подробно объясню вам, чем занимаюсь, если нам снова доведется встретиться, — сказал Санджай, вылезая.
Он открыл багажник, разложил кресло и усадил в него Хлою.
— Зачем нам встречаться?
— Удачи вам с ролью! — сказал он и снова сел в такси.
Она проводила взглядом машину, развернувшуюся на перекрестке и уехавшую обратно, в направлении Нижнего Манхэттена.
Всю дорогу у Санджая вибрировал мобильный, но он не решался отвечать на звонки. Видимо, Сэм был вне себя от нетерпения.
Санджай ничем не мог оправдать свое очередное опоздание, как и объяснить, почему у него такой блаженный вид. Сэм принял его холодно. Прослушав заготовленное другом выступление, Санджай счел его недостаточно поэтичным, но постеснялся высказать свое мнение.
Решение было принято: назавтра Сэм представит проект одному из самых крупных клиентов, Санджай будет только присутствовать.
После ужина в Чайна-тауне Сэм предложил отвезти Санджая в отель.
— Благодарю за любезное предложение, но я ночую в Испанском Гарлеме, — ответил Санджай.
— Что ты забыл в Испанском Гарлеме? — встревожился Сэм.
Санджай объяснил, что по недоразумению ему пришлось остановиться у тетушки.
— Почему ты не попросил приглашение у меня?
— Я и так тебя достаточно загрузил.
— Ты больной, что ли? Пожертвовать комфортом шикарных апартаментов, круглосуточным обслуживанием, завтраками прямо в постель в «Плазе» и поселиться у чужих людей — это даже не безрассудство, а прямо-таки самоотречение.