— Пусти, — попросила Рыба, — Я опаздываю.
— Пущу, как только выполнишь три моих желания, — важно ответил Емеля.
— Морские угодники! Я не Золотая Рыбка, понимаешь?
Емеля кивнул.
— Не-а, — сказал он.
— Я не Золотая Рыбка, — повторила Рыба, — Желания не выполняю.
— Совсем-пресовсем?
— Совсем.
Емеля расстроился и зашмыгал носом.
— Ну ничего, — пробормотал он, — На уху тогда сгодишься.
— Хотя, если подумать, одно желание я выполнить смогу, — передумала Рыба.
— Ура! — обрадовался Емеля, — Я знал, что мне однажды повезёт! Значит так — хочу себе огромный дворец!
— Хорошее желание, — ответила Рыба, — Только я его исполнить не могу, в строительстве ничего не понимаю.
Емеля почесал затылок.
— А что же ты можешь? — спросил он.
— Рисовать, — с гордостью ответила Рыба, — Хочешь, портрет твой нарисую?
— Портрет? — заинтересовался Емеля, — А что, идея! В нашей деревне ни у кого портрета нет — вот все обзавидуются! Рисуй!
— Отпускай меня в прорубь, — сказала Рыба, — А через неделю приходи сюда же, будет готов твой портрет.
Емеля отпустил её в прорубь и радостный пошёл домой. Ровно через неделю он пришёл к проруби, Рыба уже ждала его там.
— Готово! — объявила она, — Трудилась не покладая плавников. Нравится?
— Ну да, — протянул Емеля, — А нельзя мне одежду другую нарисовать?
— Зачем? — удивилась Рыба, — Главное же это лицо. Сходство видишь какое?
— Вижу. Но ты уж нарисуй, а? Я же всё-таки тебя от ухи спас.
— Тоже мне спаситель. Завтра вечером приходи.
На следующий день Емеля опять пришёл к проруби.
— Гляди! — Рыба показала портрет, — А? Нравится?
— Ух ты! — восхитился Емеля, — Какой кафтан на мне богатый да красивый! Я здесь словно Принц!
— Один в один, — подтвердила Рыба, разглядывая нос картошкой, — Красавец! Ну что, тебе всё нравится?
— Да, — кивнул Емеля, — Только просьба есть, нарисуй, пожалуйста, большой дворец на фоне, а?
— Это ещё зачем?
— Я всегда о дворце мечтал. Построить его ты не смогла, ну так хоть нарисуй.
— Ладно, — вздохнула Рыба, — Через два дня возвращайся.
Спустя два дня Емеля с восхищением разглядывал дворец на своём портрете.
— Нравится?
— Да, очень! — Емеля глаз не мог оторвать, — А можно как-нибудь сделать так, чтобы при взгляде на портрет было понятно, что дворец мой?
— Чего? — удивилась Рыба, — Это как такое сделать-то?
— Может написать? Вот здесь, в уголке: Дворец Емели!
— Ну написать, в общем-то, можно…
— А ещё, — перебил Емеля, — Дорисовать подо мной Дракона! Но чтобы было понятно, что я его одолел и оседлал. Можно тоже написать.
Рыба представила себе такую картину и поёжилась.
— А сбоку вот здесь нарисуй всех Злодеев. Но чтобы было понятно, что они перед моим могуществом склоняются.
— Лучше бы ты меня на уху пустил, — бросила Рыба, — Сам рисуй такую гадость.
Она махнула плавниками и скрылась в воде, оставив грустного Емелю с недописанным по его хотению портретом.
Безделье
Илья Муромец снял сапог, прицелился и метким броском сбил Соловья Разбойника с ветки дерева.
— Мэйдэй! — только и успел крикнуть Соловей.
— Что ж ты, вражина, опять людей изводишь? — вопрошал Илья, надевая сапог.
— Как это низко, — с грустью в голосе проворчал Соловей, лежа в пыли, — Бить исподтишка, да ещё и в спину. Я был о тебе лучшего мнения.
Илья Муромец погрозил ему кулаком.
— На вопрос отвечай, свистелка, — сурово сказал он, — Зачем обоз ограбил?
— Никого я не грабил, — возразил Соловей, поднимаясь и отряхиваясь, — Они сами пришли и монеты мне в руки…
Илья вздохнул и легонько ударил Соловья по темечку. Тот осуждающе посмотрел на Богатыря и ушёл по колено в землю.
— Вот пристал, как банный лист, — сплюнул Соловей, — Сидел бы дальше на своей печи. Никакого житья с тобой.
— А ты живи по-людски, — спокойно ответил Илья, — Других не обижай. Зачем обоз ограбил?
— Я никого не граблю, Илюша! Я мзду требую за проход по дороге. Это, знаешь ли, совсем другое…
Илья недобро хмыкнул и ещё раз ударил по темечку.
— Но тоже, конечно, плохо, — закончил Соловей, потирая голову, — Я раскаиваюсь и больше не буду.
— Врёшь небось, окаянный, — прищурился Илья Муромец.
Соловей освободил ноги из земли и помотал головой.
— Да лишиться мне всех зубов, Илюша! — торжественно сказал он, — Работать пойду. На мельницу свистеть буду.