– Вы уверены?
– Уверен, сэр. Они там разговорились за чашкой кофе, и я подумал – может, услышу что интересное. Ни на шаг не отходил, пока они спать не отправились. Тогда я сделал обход дома. Проверил, все ли заперто…
– Да-да, это уже не так существенно. А скажите, мистер Пенрок, где в этом доме установлены телефоны?
– Один в холле, это главный. И два дополнительных – один в библиотеке, один в комнате прислуги.
– Тот у меня все время на глазах был, сэр, – вставил констебль.
– Мистер Пенрок, а где вы и ваши гости находились от одиннадцати часов до четверти двенадцатого сегодня вечером… то есть уже вчера? – поправился Коки, доставая из кармана часы.
– Мы все были в гостиной, – с явным облегчением ответил Пенрок.
– Все?!
– Да, именно так. Вот они четверо играли в карты, леди Харт писала письма, а я стоял рядом с ними и разговаривал. Это было в самом начале двенадцатого.
Коки носком ботинка включил электрокамин.
– Гм. Вы точно уверены насчет времени?
Пенрок задумался, и тут в разговор вступил Генри:
– Ну как же, вы разве не помните? Вы сказали, что уже одиннадцать и вы пойдете спать. Я еще посмотрел на часы, было одна-две минуты двенадцатого.
– А часы идут точно?
– Да, они из этих, электрических.
– Гм, – повторил Коки.
Вид у него был не слишком радостный.
– И вы, мистер Пенрок, действительно легли спать?
– Да. Мы еще минуты две-три поговорили…
– Уточните, пожалуйста, что значит «две-три» минуты? Две? Или три? А может, четыре или пять?
– Может, и две, а может, и пять. Честно, не могу точнее вспомнить. После того как посмотрел на часы, я несколько минут стоял и разговаривал, а затем пожелал всем спокойной ночи и ушел к себе.
– Что было потом? – спросил Кокрилл, обращаясь к остальным.
Леди Харт пересела с кровати в кресло.
– Я сидела за бюро и писала письма. Примерно в половине двенадцатого или чуть позже – и пожалуйста, не начинайте снова цепляться, я понятия не имею, сколько точно было времени, – я закончила письмо, попросила Генри и Джеймса передать его в холл, где складывают всю почту, и подсела к детям, посмотреть на игру. Знаете баккара, инспектор? В эту игру можно играть хоть два-три дня… Или четыре, или пять. Генри выигрывал, потом снова начал проигрывать, и я им сказала, что конца этому не будет, лучше бросить и спать идти. Прошлая ночь была такая ужасная, надо хоть сегодня выспаться и постараться забыть о плохом. Жизнь ведь не стоит на месте, даже когда случаются загадочные убийства. Все идет своим чередом – надо есть, и спать, и делать повседневные дела, больше-то ничего не остается. Только в голове все время помнишь, и это очень тяжело. Я думаю, потому они и сели играть.
– Бабушка, тебе бы в газете отвечать на душещипательные письма читателей, – нежно улыбнулась Фрэн.
– А который час? – вдруг спросил Генри.
– Уже больше полуночи, – ответил Кокрилл. – Я приехал, как только смог, но до Торрингтона пятнадцать миль, а из-за затемнения на наших сельских дорогах черт ногу сломит. Да тут еще и снег. Во всяком случае, мы успели. – Он улыбнулся Фрэн. – Ни о чем не беспокойтесь, дорогая, теперь вы в безопасности.
Инспектор снова вытащил жестянку с табаком.
– Что касается этого телефонного звонка – тут настоящая загадка. – Он внезапно обернулся к Пенроку: – Скажите-ка что-нибудь женским голосом. Скажите: «Я звоню из Пиджинсфорд-хауса»!
Пенрок открыл рот и снова закрыл, с довольно глупым видом.
– Господи боже, инспектор! Я не могу.
Он попробовал еще раз и снова не сумел издать ни звука.
– Не получается! – засмеялся Пенрок.
– Давайте-давайте! – сердито буркнул Коки, закуривая новую сигарету от предыдущей. – Мы здесь убийство расследуем. Не время стесняться! Постарайтесь что-нибудь произнести, более или менее женским голосом.
С Пенроком очень давно никто не разговаривал таким тоном. На мгновение в зеленовато-синих глазах вспыхнул гнев, но Пенрок уже сообразил, к чему клонит Кокрилл, и, раскрыв снова рот, смешно пропищал:
– «Я звоню из Пиджинсфорд-хауса»… – и тут не выдержал, засмеялся. – Ох, простите, инспектор!
– Не надо так громко, – сказал Кокрилл все тем же резким тоном. – Постарайтесь изобразить женский голос, который говорит совсем тихо. Давайте, еще разок!
Пенрок попробовал.
– Мистер Голд, теперь вы, – скомандовал Коки, не обращая более внимания на Пенрока.
Генри подошел к делу с тем же азартом, с каким брался за любое занятие. И хотя в глазах плясали смешинки, он проговорил очень серьезно и тихо:
– «Я звоню из Пиджинсфорд-хауса».
– Николл!
– Кто, я? – отозвался Джеймс, просыпаясь.
– Попробуйте, пожалуйста.
– «Я звоню из Пиджинсфорд-хауса», – пропищал Джеймс без улыбки.
Инспектор стряхнул пепел в крышечку от пудреницы Фрэн, лежавшую на туалетном столике.
– Мистер Голд, в котором часу вы вышли из гостиной?
– Я ушел вместе со всеми – не знаю, в котором часу это было. Если вы предполагаете, что вскоре после одиннадцати я отлучился к телефону и позвонил в полицию, имитируя женский голос, то это совсем мимо цели – с половины одиннадцатого до половины двенадцатого я постоянно был на глазах по крайней мере у четырех человек.
– А они были у него на глазах, если вы понимаете, что я хочу сказать! – подхватила Фрэн.
Она сидела на кровати, закутавшись в пуховое одеяло.
– Так что никто из нас, очевидно, не мог этого сделать!
– Кто-нибудь может назвать под присягой точное время, когда мистер Пенрок покинул гостиную? – спросил Коки, пропустив ее слова мимо ушей.
Никто не ответил.
– В десять минут двенадцатого?
– Примерно, – сказал Пенрок.
– Примерно? Меня не интересует «примерно»! В пять минут двенадцатого?
– Нет, – хором ответили все.
– Позднее, чем в пять минут?
– Да, определенно!
В пять минут двенадцатого неизвестный – или неизвестная – уже говорил по телефону с дежурным полицейским, требуя, чтобы трубку взял лично инспектор Кокрилл. Его нашли не сразу. Разговор закончился в восемь минут двенадцатого… Вероятно, звонок раздался ровно. Кроме того, Кокрилл считал, что Пенрок честно старался и не смог изобразить женский голос. Иначе инспектор бы почуял. Невозможно всегда полагаться только на интуицию, однако иногда к ней стоит прислушаться.
Инспектор обвел собравшихся суровым взглядом.
– Готовы ли вы подтвердить под присягой – в буквальном смысле под присягой, в зале суда, это вполне может потребоваться, – что все вы: леди Харт, две ее внучки, Джеймс Николл и мистер Голд – не покидали гостиной с одиннадцати часов по крайней мере до половины двенадцатого?
Все закивали.
– И что мистер Пенрок находился с вами некоторое время после пяти минут двенадцатого – даже, возможно, до десяти минут двенадцатого?
Все снова изобразили китайских болванчиков.
– И в доме никого нет, кроме вас и прислуги?
– Никого, – твердо ответил Пенрок.
– Значит, я не в своем уме, – промолвил Коки.
Он швырнул смятую сигарету вслед за предыдущей в мусорную корзинку и протопал к двери, прикрыв по дороге дверцу стенного шкафа.
– Ложитесь-ка вы все спать! Прошу прощенья, Фрэн, я тут, кажется, намусорил около вашего камина.
– Да ничего страшного, милый Коки, – ответила Фрэн, свесив голову с кровати, чтобы посмотреть на рассыпанный сигаретный пепел. – Уж лучше на пол, чем в мою пудреницу.
– Пойдем, пойдем! Расходитесь по своим комнатам!
– Я останусь с Фрэн, – сказала леди Харт, не двигаясь с места.
– Фрэн в полной безопасности, а вам, леди Харт, лучше пойти к себе.