Сразу после Бата им снова пришлось задержаться; произошел несчастный случай: два трейлера столкнулись и опрокинулись, полностью перегородив мокрое шоссе.
Увидев, что случилось, Уильямс выругался. Мимо них пронеслась полицейская машина с ревущей сиреной и мигающими огнями и резко затормозила у места аварии. Уставившись на страшную сцену широко раскрытыми глазами, Дайана дрожащим голосом промолвила:
— Том…
Но он уже остановился возле полицейской машины, обернулся к Дайане и бросил:
— Оставайтесь здесь.
— А вы что собираетесь делать?
— Узнаю, нужна ли им помощь.
— Я…
— Делайте, что говорят! — приказал он, выскакивая наружу.
Изнемогая от волнения, Дайана недолго высидела в машине. Она вылезла из джипа и подошла к месту происшествия как раз тогда, когда Томас Уильямс пробрался в искореженную кабину одного из трейлеров и сумел руками отогнуть дверцу, мешавшую водителю вытащить ноги. Полицейские помогли шоферу выбраться наружу, а Уильямс отпустил дверцу и поспешно спрыгнул на землю, чтобы самому не угодить в ловушку из искореженного металла.
— Да ты герой, парень! — окликнул его один из полицейских и оглянулся через плечо, заслышав звук затормозившей рядом «скорой». — Если бы мы ждали помощи, он бы наверняка лишился ног!
Врач «скорой» согласился с ним, а чудом не пострадавший шофер второго трейлера начал выражать благодарность, тряся руку Томаса. Тот равнодушно слушал идущие от сердца слова, пока не увидел рядом Дайану, которая не сводила с него восхищенных глаз.
— Кажется, я велел вам оставаться в машине, — холодно заметил Томас.
Она вышла из оцепенения, стиснула зубы и вернулась на место. Через несколько минут он присоединился к ней, сел за руль, и они поехали дальше.
— А говорить-то мне можно? — спросила Дайана.
— Да, почему бы и нет?
— Вы считаете, что можете мне приказывать, Том?.. А почему мы едем назад?
— Мне кажется, это очевидно, — протянул он. — Шоссе заблокировано.
— Но должны быть и другие дороги.
— Две. Одна очень далеко отсюда и немощеная, вторая затоплена так, что даже четырехколесный привод не справится.
— Ясно.
Он кинул на нее беглый насмешливый взгляд.
— Что вам ясно, Дайана?
— Ничего, — вежливо ответила она. — Так иногда принято говорить.
— Тогда позвольте мне вас просветить. Они вызвали кран, чтобы освободить шоссе. Это займет пару часов. А мы пока переждем здесь.
Через пятнадцать минут Дайана стояла посреди номера в мотеле, а Томас звонил по телефону. Когда он кончил говорить, она выжидающе посмотрела на него.
— Небольшое улучшение, Генри еще в критическом состоянии, но наступила стабилизация.
— Я рада, — тихо ответила Дайана. — Но не забывайте, я была готова ехать любым путем, даже кружным.
Она осмотрелась. Комната была чистенькая, обставленная лишь самым необходимым. Томас Уильямс бесстрастно смотрел на нее. Потом сухо заметил:
— Почему у меня такое чувство, будто бы во всем виноваты вы, Дайана.
Она удивленно посмотрела на него, а потом устало опустилась на двуспальную кровать.
— Неужели вам не ясно, что я не контролирую погоду, авиадиспетчеров и сталкивающиеся трейлеры. В конце концов, я здесь по вашей воле.
— В чем-то вы правы, — проворчал Томас, не сводя с нее глаз. — Пожалуй, нам надо поговорить.
— О чем? Да нам не о чем говорить! — возразила она. — Неужели вы ни капельки не устали после ваших подвигов? — Взгляды их скрестились; она прикусила губу и покраснела, потому что ей никак не удавалось совладать со своим раздражением. Все это ей самой не очень нравилось… — Черт побери! — выпалила она, — извините, но временами вы сами напрашиваетесь. Ну так о чем вы хотите поговорить, Том? Давайте обсудим… «башмаки, корабли, воск, королей и капусту», как у Кэрролла, а? Я бы, пожалуй, смогла поддержать дискуссию.
В его глазах появилось оживление, но лишь на миг.
— Почему бы вам не устроиться поудобнее — хоть спина отдохнет? Хотите чаю?
Она тяжело вздохнула, а потом, махнув рукой, так как спина у нее действительно разболелась, стянула сапоги, поправила на постели подушки и легла.
— Ладно, валяйте, говорите, — устало предложила Дайана.
Но сначала он заварил чай. Лишь когда она с благодарностью приняла чашку и сделала глоток, спросил:
— Вы знали, что Генри вел дневник?
— Не знала — я вообще мало что знала о Генри. Значит, он все записывал? Тем хуже для него.
— Правда, он вел дневник довольно-таки сумбурно, не столько для того, чтобы описать события, сколько для выражения своих странных, неожиданных мыслей.