— Впечатляет, мисс Брайс, — протянул он. — Если бы вы еще топнули ножкой, то стали бы удивительно похожи на нетерпеливую лошадку со светлой гривой. У вас случайно нет такой там, в конюшне?
Дайана глубоко вздохнула и решила изменить тактику.
— Вряд ли вы явились для того, чтобы оскорблять меня, мистер Элиот, — хладнокровно произнесла она. — Не соизволите ли вы сообщить мне цель вашего визита? Иначе не обижайтесь, если я вызову полицию.
Незнакомец долго оценивающе смотрел на нее, потом резко ответил:
— Мое дело касается Генри Бресли, мисс Брайс.
Глаза Дайаны расширились от удивления.
— Генри? Ну нет, все кончено, и вы можете передать ему… — сказала она сухо, хотя в глазах ее сверкал воинственный огонь, — можете передать, что я не желаю его больше видеть.
— Жаль.
— Почему? И как вы связаны с Генри?
— Ну… общие семейные интересы. Видите ли, мисс Брайс, Генри находится в больнице в Лондоне, в критическом состоянии после автокатастрофы, и хочет видеть вас.
— Меня? — удивилась Дайана. — Но почему?
В зеленоватых глазах в очередной раз мелькнула насмешка.
— Думаю, мы оба знаем ответ.
— Нет, — возразила Дайана. — То есть мне жаль, что с ним такое случилось, но у него нет причин спрашивать обо мне… После всего, что я ему наговорила во время нашей последней встречи, думаю, я буду последним человеком, которого он захочет увидеть.
— И что же вы ему наговорили? — невозмутимо осведомился Томас Уильямс, и в голосе его послышалась странная угрожающая нотка.
— Я заявила ему, — четко выговаривая слова, произнесла Дайана, — что не соглашусь раздеться перед ним.
— Браво! — отозвался Уильямс, а потом добавил: — Жаль только, что вы дождались пока он потеряет голову от вас, и лишь потом это сказали.
— Я вовсе не ждала, и он не терял голову. — Дайана нахмурилась. — Мне кажется, происходит нечто такое, чего я не понимаю. Генри Бресли… Мы случайно встретились на вечеринке, дружески поболтали… Он выразил желание написать мой портрет. Сказал, что я не похожа на красотку, чей портрет помещают на коробке конфет, что во мне есть нечто большее… — Она умолкла, потому что Томас Уильямс пристально всматривался в ее лицо, должно быть, сравнивая ее с красоткой на коробке конфет и решая, есть ли разница.
После недолгого молчания, поняв, что Дайана не собирается продолжать, Томас медленно произнес:
— Понимаю, что он имел в виду. У вас прекрасная кожа, мисс Брайс, и вы явно за ней ухаживаете. К тому же у вас потрясающие глаза, — задумчиво добавил он. — Но вы вовсе не из тех, кого называют хорошенькими. Зато… чувствуется отличное воспитание и, я бы сказал, тонкая кость… Да-да, вы интересная и запоминающаяся женщина.
— Благодарю вас. — Взгляд красивых глаз источал поистине патрицианское высокомерие. — Давайте-ка вернемся к теме разговора. Я согласилась позировать ему… Кстати, было ужасно скучно. — Она скорчила гримасу. — Как бы то ни было, Генри считал, что может получить премию за мой портрет, а ему бы это здорово материально помогло. Однако, не закончив работу, он зациклился на мысли, что изображение во весь рост в обнаженном виде будет еще лучше. Вот тогда-то, мистер Элиот, я и сказала ему то, что сказала, — мягко закончила Дайана. — Теперь вам все ясно?
— Абсолютно, — признал он. — И вполне сходится с тем, что я о вас слышал, мисс Брайс. «Разбивает сердца, как в старое доброе время», не говоря о прочем… Хотя я все-таки не возьму в толк: чем Генри так не угодил Всевышнему, что тот свел вас с ним? Одним словом, завтра вы летите в Лондон вместе со мной, в больницу к Генри. Надеюсь, вам все ясно, — холодно добавил он. — Мне не хотелось бы прибегать к силе, мисс Брайс, но, если потребуется, я готов.
Дайана долго и пристально смотрела в его глаза. Ее потрясло, насколько они были полны гнева и презрения. Ей пришло в голову, что она оказалась наедине с интеллигентным, но крайне раздраженным мужчиной, который не только был намного выше ее, но еще обладал сильным и легким в движениях телом и великолепными широкими плечами… Она в западне, а на помощь позвать некого.
Девушка задумчиво произнесла:
— Не знаю, как вы, Томас, а я замерзла, промокла и умираю от голода. Вы можете делать что угодно, а я переоденусь и приготовлю поесть.
— Отличная идея, — проворчал Томас Уильямс и с холодной усмешкой отметил вспышку гнева в ее синих глазах, прежде чем она прошла в спальню.
— Ну вот, макароны разогреты, салат готов, а хлеб домашний. Хотите вина, пива?