— Зверски красивая! — прошептала Фонтанна и улыбнулась…
Она сложила записку и спрятала в карман.
«Что ж это за чудовище такое, которое жрет рататуй?» — подумала она и скинула одежду.
Потом залезла на перила, встала во весь рост спиною к озеру, зажмурилась, сосредоточилась…
Бен проснулся ровнехонько в эту минуту.
Увидел силуэт Фонтанны на фоне неба и протер глаза. Так и есть — она, с закрытыми глазами, голая, на узкой перекладине. Вот вытянулась в струнку с поднятыми руками, поднялась на цыпочки и взлетела! Такой прыжок из задней стойки он видел только раз, в кино, еще ребенком.
— Класс! — охнул он и прислушался.
Но тело Фонтанны вошло в воду беззвучно.
Бен вскочил с постели, живо стянул с себя одежки, попятился в дальний конец кровати и сиганул с разбега, через всю спальню и балкон, через перила, прямо в озеро.
И тело Бена врезалось в воду беззвучно.
Они поплыли навстречу друг другу. Фонтанна оплела его руками и ногами. Бен снизу приподнял ее за бедра. В воде она казалась невесомой, словно надувной.
— При… вет… Чу… дик… — шепнула Фонтанна.
Чудик быстро утомился.
Они еще раз окунулись и вернулись в дом.
— Иди, я тебя одену, — сказала Фонтанна.
Она взяла Бена за руку и потянула в спальню.
Открыла шкаф, порылась в вещах архитектора и вытащила гавайскую рубашку и белые штаны.
Бен сел на край кровати, посмотрел вниз и сказал:
— Вот черт… я, кажется, хочу еще.
Дрожь пробежала по телу Фонтанны.
— Правда? — с чувством спросила она и повернулась к нему. А вглядевшись, ответила сама себе: — Черт, и правда!
Она подошла к Бену, опустилась на колени и обхватив ладонями груди, зажала Чудика между ними.
Груди заколыхались.
Сверху — вниз.
Снизу — вверх.
Снизу — вверх.
Сверху — вниз.
Сверху — вниз.
Вверх и вверх. Вниз и вниз.
Раз и два, два и раз.
Раз и двах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-а-а-ах…
Фонтанна улыбнулась, облизнула подбородок и снова начала перебирать одежки.
Потом одела Бена, а себе нашла красное вечернее платье и надела, хоть оно было узковато. Три пуговицы отскочили, когда она его натягивала.
— Пора приложиться к бочонку, — высказался Бен, наряженный в гавайскую рубашку и белые штаны.
Он полез на чердак, а Фонтанна спустилась на кухню, он — за бочонком вина, она — за рюмками. Встретились на балконе.
Настали сумерки.
День догорал над безмятежным озером.
Они сидели на балконе и потягивали вино.
Оба молчали и слушали вечернюю тишину. Окрестные звери чуяли приближение ночи. В преддверии ее они собирались в семейном или дружеском кругу, обустраивали свои норы и логова, а покончив с дневными хлопотами, смеялись, отдыхали, выпивали.
Когда разгорелся закат, Бен вынес на балкон проигрыватель и поставил диск, который тщательно выбрал.
— Лакомый кусочек на закате, — сказала Фонтанна перед тем, как прозвучали первые ноты.
Грустная-грустная мелодия вылетела из динамика, вспорхнула над балконом, пропитала все озеро. Звери не испугались. Они слушали музыку, грустную-грустную.
— Какая грустная мелодия, — вздохнула Фонтанна. — Но очень красивая.
— Очень красивая грустная мелодия, — заключил Бен.
И они снова замолчали.
Чтоб слушать музыку и созерцать закат.
— Я этот язык совсем не знаю. А ты понимаешь, что он поет? — спросила Фонтанна.
К музыке добавился густой, печальный мужской голос. Он разносился над озером дыханием осени. Листья желтели и падали в воду, если оно их касалось.
Бен вслушался и стал переводить:
Музыка все играла, но певец на время замолчал, и Бен тоже сделал передышку. Бочонок между тем заметно полегчал.
Но вот тягучее, как молитва, пение возобновилось.
— А что теперь? — спросила Фонтанна, и Бен снова превратился в толмача:
Песня окончилась.
— …ну, что-то в этом роде, — сказал Бен.