— Бутерброды? Чем же вы питаетесь? — спросила я тогда.
— Берём доставку, — ответил отец и вышел из кухни, оставив меня на время одну.
Вскоре он вернулся. Отец медленно сел за стол, демонстрируя мне опустошённую бутылку из под вина в своих руках. Он глядел на неё с задумчивым видом, повертев туда-сюда в разные стороны, будто любуясь этикеткой. Вдруг он показался мне очень старым. Старым, безумно уставшим, измученным. Мне стало дурно.
— Почему ты мне её показываешь? — спросила, кивая на бутылку.
— Мы питаемся доставкой, потому что твоя мать увлекается распитием вина со своими подружками.
— Сильно увлекается?
— Не сказал бы, что у неё алкоголизм, но достаточно для того, чтобы я был зол, — в подтверждение своих слов отец недовольно хмурил густые брови.
— Ты говорил с ней об этом?
— Она меня не слышит. Только ругаемся по итогу. Не могла бы ты поговорить с ней?
— Я попробую…
Я попробовала на следующий день, но не знаю насколько это сработало. Мать во время нашего телефонного разговора была абсолютна трезва и вела себя, как обычная здоровая женщина. Она ужаснулась тому, что я и отец думаем о ней плохо, и обещала впредь быть осторожней при общении со своими подругами.
Однако, то и дело до меня доносится информация, что подружки никуда не делись и никуда не денутся, так как только общение с ними помогает пережить потерю младшей дочери.
Видеть такой настрой тягостно; в родительском доме висит в самом воздухе что-то мрачное, густое. Так я и перестала к ним ездить, созваниваясь теперь лишь по телефону.
Автобус качнуло, когда мы встаём на нужной мне остановке, отвлекая меня от мрачных мыслей. Пора вливаться в студенческий поток и переключиться мыслями на учёбу.
В аудитории практически никого. Только Алина Иванова, сидящая в телефоне, да спящий на аудиторном столе Стёпа. Вынимаю заранее тетрадь с ручкой и кладу на стол, чтобы «застолбить» себе место у окна.
Времени до звонка ещё достаточно, и я решаю, не дожидаясь большой перемены, сразу сходить в библиотеку. Набрасываю на спину неизменно тяжёлый рюкзак и выхожу из аудитории.
Всё, как обычно: обмениваю одни книги на другие, возвращаюсь в аудиторию, выслушиваю от уже пришедшей Мартыновой замечание о прекрасной погоде.
— Да, солнечные дни настали, — киваю Маше, рассеянно глядя в окно.
— В библиотеку на большой перемене пойдёшь?
— Я уже сходила.
— Ри, слушай… — Мартынова тихо касается пальцем моего локтя, чтобы привлечь к себе внимание. — Чтение действительно помогает тебе?
— Что? — поворачиваюсь я к ней, в недоумении приподняв брови.
— Ты уходишь от реальности с помощью чтения? Ты ведь никогда особо не любила книги… — Машка явно чувствует себя неуверенно, впервые поднимая эту тему.
— Ох, ты об этом… — на секунду задумываюсь над ответом. — Да, ты права.
Я киваю, словно подруга попала в самое яблочко. Потому что так проще. Зачем тратить свои силы на объяснения и терпеть последующую жалость в свою сторону, если люди сами могут всё додумать, а мне останется лишь согласно покивать головой.
Пусть думают, что я горюю о сестре. Ни к чему им знать, что последние слова, что я слышала от Ани, были о ненависти ко мне… И горечь моя смена с отчаянием.
К концу учебного дня я вдруг понимаю, что всё это время меня сегодня не беспокоил Угольников. Это ощущение внезапной пустоты неприятно удивило меня. Оказывается, за неделю можно привыкнуть к приставанием новенького настолько, что сегодняшнее его игнорирование смогло неприятно царапнуть меня.
Я даже… расстроилась? Что за чёрт!
Только долго грустить мне не пришлось: уже вечером мне пришли сообщения в «Вконтакте» от Артёма, не смотря на то, что я проигнорировала его субботний вопрос о том, читаю ли я эротику.
— Слушай, тут такая история со мной приключилась! Не знаю, что на меня нашло, но так вышло, что в твоей тетради мои деньги, которые мне сейчас срочно нужны! Сообщи свой адрес, и я подъеду за ними. Ты же вернёшь?
Мне требуется какое-то время, чтобы понять вообще смысл того, что парень мне написал.
— Ты вышел на новый уровень дибилизма? — пишу в ответ.
— Я серьёзно. Проверь тетрадь.
Только одну тетрадь я оставляла сегодня без присмотра, когда уходила утром в библиотеку. Внутри я и в самом деле обнаруживаю красную бумажку в пять тысяч рублей. Меня охватывает злость на идиота, и я уже принимаюсь печатать гневное сообщение, когда от Угольникова приходит:
— Если сил не хватит, то компенсирую плодами своей сублимации, — а далее подмигивающий смайл, что злит меня ещё больше.