Нора вела в небольшую, лишённую окон комнатку. Пока глаза привыкали, ведьмак успел разглядеть кучу лохмотьев, сложенных в углу, несколько барных стульев, переносной холодильник, десятки пустых бутылок из-под дорогих вин, грязные тарелки и куски обёрточной бумаги, в которую обычно заворачивают уличную еду. И среди этой бумаги что-то блестело, едва приметно бликовало в хрусталиках ведьмачьих зрачков – единственная привлекающая взгляд вещь в одиноком жилище бездомного старого чудовища.
Геральт подошёл ближе и взял вещь в руки. Ею оказалась листовка – уменьшенная копия одной из афиш, коими изобиловали стены домов в любой части города и интерьеры любых заведений. Конкретно эта, датированная позапрошлым месяцем, зазывала людей на концерт некого популярного в узких кругах нео-лютниста и возродителя жанра классической баллады Юлиана Альфреда Панкраца виконта де Леттенхофа, более известного под псевдонимом Лютик, в Центральной филармонии. Ведьмак не следил за миром искусства, не обращал внимания на листовки, кроме рекламирующих магические и оружейные магазины либо описывающих новый заказ, обещая круглую сумму на счёт, а потому ни имя, ни внешность человека, образ которого принял допплер, были ему не знакомы.
Полностью привыкшие ко мраку глаза различили в изображённом на листовке всё те же длинные ухоженные волосы, тот же взгляд и то же выражение лица, увиденные Геральтом у бармена в начале этой долгой ночи; лишь одежда была другой, но сменить её допплеру, как оказалось, не составляет проблем.
Пока ведьмак разглядывал листовку, у входа в каморку послышались тихие крадущиеся шаги. Ведьмак мгновенно обернулся и выставил руку, державшую беретту, в сторону лаза. Там стоял высокий, худощавый, неестественно бледный мужчина с полностью седыми, как молоко, волосами, лицом, исполосованным шрамами и жёлтыми кошачьими глазами. Мужчина стоял, криво ухмыляясь и целясь в ведьмака из беретты, зажатой в вытянутой руке.
— До чего же мерзкая рожа, — проговорил, скривившись, Геральт. — Я и правда так выгляжу?
— Лишь когда вздумаешь улыбнуться.
Допплер одновременно с ведьмаком перезарядил пистолет.
— Я не хочу тебя убивать, но у меня заказ и очень нужны деньги. Я преклоняюсь пред твоей хитростью: ты водил за нос меня и целую банду, смог растормошить чувства, без труда отправил меня на смерть. Если тебе интересно, сегодня и правда много кто погиб, но многих я сумел спасти – благодаря тебе. Я преклоняюсь, даже хочу сказать спасибо за то, что ты сделал, стремясь спасти свою жизнь. И всё же тебе не удастся.
— Я понимаю, ведьмак. Но и ты пойми: сейчас речь идёт не о том, смогу ли я выжить, а о том, сможешь ли выжить ты. Независимо от исхода. Паскудно будет прострелить голову самому себе, правда?
— Я справлюсь.
Геральт и допплер одновремено нажали на спусковые крючки. Раздались два выстрела.
Один из ведьмаков захрипел, выронил пистолет и схватился двумя руками за брызжущее кровью горло. Опускаясь на колени, он уменьшался, терял форму и таял, будто восковая свеча. В конце концов, от ведьмака остался только уродливый толстый карлик с маленькими заострёнными ушами, крючковатым носом и парой чернильно-чёрных глаз. Он лежал на грязном полу, уже даже не пытаясь остановить бьющие из раны бордовые струи. Он не хрипел и не шевелился.
— Не обманул. Паскудно, — проговорил Геральт, распрямляя пальцы, сложенные в Квен – знак, за одно мгновение окруживший ведьмака незримым барьером, отклонившим пулю.
Геральт опустился на колено и достал из сапога последний оставшийся керамический нож.
— Время поработать руками, — одними губами произнёс ведьмак, приближаясь к бездыханному телу допплера.
В уборной всё так же шумел кондиционер, а мягкий фиолетовый свет потолочных ламп, казалось, ласкал глаза. Особенно после мерцания кислотного неона и вспышек оружейных выстрелов. Воняло хлоркой и ягодным освежителем воздуха. Капли с чёткой периодичностью падали в до сих пор заполненную шприцами раковину.
Геральт прошёл вдоль кабинок, стараясь не смотреть на ту, дверца которой была приоткрыта. Он перешагнул валяющийся на земле огнетушитель и вышел к дальней стене.
Алина лежала на плитке, завернувшись в ведьмачью кожаную куртку. Её глаза были закрыты, пепельные волосы рассыпались по лицу. Геральт не слышал её дыхания.
— Дело окончено. Я пришёл за своей курткой.
— Геральт?..
Алина вздрогнула и, открыв глаза, поднялась на руках. Она дышала, действительно дышала. Но так слабо, что этого нельзя было бы различить даже приложив щеку к губам.
— Хорошо, что ты вернулся, Геральт. Я подумала над твоими словами. Я и вправду хочу хотя бы попробовать пожить в этом мире. Я брошу детей, покончу с чипами… уже покончила, — Алина швырнула на землю два небольших кусочка пластика, когда-то являвшихся одним целым. — Я буду держаться столько, сколько смогу, дольше, чем смогу, дольше, чем вообще может держаться наркоман. Только ты… только… пожалуйста…
— Я буду с тобой.
Геральт обхватил Алину руками и поднял.
— Спасибо, — проговорила она едва слышно, пока ведьмак шёл к выходу.
Клуб был пуст. Лишь Беренгар в новой одежде и красной бандане на голове ждал их у открытых дверей.
— Алина? — неожиданно спросил Геральт.
— Да?
— Ты начинаешь новую жизнь, так?
— Так.
— Значит, и имя должно быть новым. У тебя есть что-нибудь на примете? Я не очень хорошо умею подбирать их. Честно сказать, совершенно не умею.
— Ласточка, — ответила Алина, не раздумывая. — Адам называл меня Ласточкой.
— Это на Старшей речи, кажется… Zireael. Цирилла. Или просто Цири.
— Мне нравится, Геральт. Нравится.
Шаги эхом отскакивали от стен, растворяясь в темноте потухших прожекторов и не взошедшего ещё солнца. Распахнутые двери впускали прохладный уличный воздух, пропитавшийся дымом заводов, газом выхлопных труб и снегом далёких северных земель.
Раздался недовольный голос:
— Это ещё что, Белый волк? Бросай девку, и уходим скорее.
— Тебя я тоже мог бросить, Беренгар. И не отдавать эльфа тоже мог.
Он закатил глаза.
— Да делай что хочешь. Тебе интересно, кстати, что с эльфом стало?
— Не очень.
— Конечно, не очень, — Беренгар, широко улыбаясь, вытащил из кармана пару чернильно-чёрных глазных имплантов. — Я сам этого не захотел бы повторять. Надеюсь, музыка была достаточно громкой, чтобы заглушить визг этого жирного борова.
— Да, к счастью. Куда ты теперь?
Беренгар спрятал глаз. И замолк на полминуты, раздумывая.
— Боров распродал всё моё добро на чёрном рынке. Но записи сохранил. С именами, и либо адресами, либо наводками на них. Вот по ним я и собираюсь пройтись.
— А медальон?
— А он… Я лишился его так давно, что искать попросту бесполезно. Возможно, конечно, он попадётся когда-нибудь на моём пути. Но я в это не верю.
— Мы может сделать тебе новый.
Ведьмаки вышли, захлопнув дверь. На горизонте теплился рассвет. От ночи не осталось и следа.