II.
Из сада Ефим Иваныч вышел прямо в переулок , узкий и кривой, какие сохраняются только по глухим провинциальным городкам . До его холостой квартиры было около версты, что по провинциальной ариѳметике составляло очень большое разстояние. -- Красныя детки приехали...-- повторял старик вслух , размахивая палкой, точно расчищал перед собой дорогу от обступивших ее призраков .-- Семейная радость... хи, хи!.. Уездный городок Сысольск , стоявший на сплавной хлебной реке Смолке, давно уже спал , и только кой-где мелькали еще запоздалые огоньки -- в доме у соборнаго протопопа, в аптеке, у адвоката Биряева, у купца Егорова. Ефим Иваныч тысячу раз проходил по этой дороге и отлично знал каждый камешек , каждый переулок , каждый забор . Он от души всегда ненавидел свое родное захолустье, а судьба точно в насмешку устроила так , что Ефиму Иванычу в этом вороньем гнезде привелось жить все время и, вероятно, приведется кончить здесь же и дни живота. Эта мысль убивала его и старик впадал иногда даже в трагическое настроение. -- Помилуйте, разве это не трагедия: целую жизнь прожить в каком то лягушатнике?-- возмущался он .-- Да... И не видеть ничего -- решительно ничего. Между тем где-то люди живут настоящею жизнью, где-то постоянно светит солнце... э, да что тут говорить. Это настоящая трагедия, когда свет сходится клином вот именно в такой мурье... Прожить двадцать лет на одной улице и тут же умереть... Этот ропот имел основания, как увидим ниже. Сейчас Ефиму Иванычу особенно грустно было возвращаться под свою смоковницу, и он даже остановился на углу одной улицы, раздумывая, где бы провести остаток вечера. Просто взять и зайти в первый попавшийся дом "на огонек " благо он знал всех в Смольске и его все знали. А то зайти в трактиру где поют арфистки... Последняя мысль просто устыдила Ефима Иваныча своим безобразием , и он какою-то виноватою походкой побрел к своему пепелищу. Низенький деревянный домик в три окна глядеть на улицу с таким добродушием . Ефим Иваныч медленно подошел по деревянному тротуару к своей калитке и начал стучаться,-- целых десять лет Ефим Иваныч собирался завести звонок , да так и не мог собраться. -- Умерли вы, что ли?-- закричал он , когда на дворе послышалось шлепанье босых ног . Калитку отворил заспанный кучер Ѳедька, глупый малый, котораго Ефим Иваныч собирался прогнать с глаз долой ровно десять лет , как и устроить звонок . Обругав вернаго раба, Ефим Иваныч вошел на крыльцо, нащупывая поручни лестницы, знакомую стену и обитую зеленою клеенкой дверь. Он долго не мог попасть ключом в замок и еще раз обругался. В передней было темно, и это ничтожное обстоятельство возмущало Ефима Иваныча каждый раз . Ну, что стоило купить стенную лампочку и заставлять Ѳедьку зажигать ее каждый вечер ? Под столом в передней послышались нерешительная возня и удары хвостом по деревянному полу,-- это зажиревший старый сеттер Трезор выражал дружеския чувства. Прежде он прыгал на грудь, скакал по мебели, а теперь состарился, оглох , поглупел и едва шевелился. "Неужели и я такой же буду?" -- в ужасе подумал старик , чиркая спичкой. Квартира Ефима Иваныча состояла из трех комнат -- гостиная, кабинет и спальня. Из передней вторая дверь вела в кухню, где обитал Ѳедька с кухаркой Лукерьей. Обстановка комнат была самая простая, на провинциальный лад , за исключением кабинета, где шел ряд шкапов с книгами, полки с книгами, столы и стулья, заваленные книгами. Старинный большой письменный стол составлял главный центр всей этой обстановки, его душу,-- двадцать лет Ефим Иваныч проработал за ним и свыкся настолько, что не мог даже себя представить без своего письменнаго стола. На полу сложены были кипы газет , папки с разными бумагами и картоны с вырезками из газет , об явлениями и всевозможными брошюрами. По обычаю, на отдельном столике в гостиной Лукерья приготовила холодный ужин , по Ефим Иваныч не прикоснулся к нему, а машинально прошел к своему столу и сел в рабочее кресло. На столе пред его носом лежала начатая вчера статья о земском хозяйстве в Смольевском уезде,-- она теперь почему-то неприятно подействовала на Ефима Иваныча, и он сердито сунул несколько написанных листов в ближайшую папку, где хранились недоконченныя статьи. -- К чему?-- вслух спросил самого себя Ефим Иваныч и разсмеялся своим сухим смехом .-- А ведь Леонида Гавриловна сказала правду: где те женщины, которых я любил ? Ему, по ассоциации идей, припомнилась знаменитая фраза из "Фру-фру": "нет женщины"... Да, ея не было, и мертвым холодом веяло от этих стен и от всей этой печатной и писаной бумаги, представлявших собой фикцию жизни. В сущности, ко всем