сторону, куда зашагал Стебун.
Но сейчас же она остановилась, чувствуя, что Стебуна не найдет.
Плечи у нее дрогнули. Она сникла и, в тягостном смятении соображая, как все это произошло, через силу пошла к трамваю.
Только дома, Не заснув почти всю ночь, она отошла несколько от потрясения и собрала силы.
Она решила итти к Стебуну и оправдаться перед ним. Она не хотела его оскорблять. Пусть она дико ошиблась, но, по крайней мере, она загладит ошибку объяснением.
Это решение к утру окрепло в ней и держало ее в своем узле и весь следующий день.
А для Стебуна это был тоже сквернейший момент в его жизни. Что-то вдруг оборвалось в нем, и хуже всего было то, что на другой день не было никаких собраний, ни одного совещания. Выступление оппозиции, по его плану, должно было произойти в один из ближайших дней.
Между тем внутренняя пустота заставляла быть на людях, бежать от холода тоски, всасывать в себя биение жизни.
Самая его комната, когда он вернулся, показалась ему казематом. Поверенная его дум — полочка книг, перегруженный случайными предметами холостяцкого- существования стол, кушетка вместо постели, вешалка с сохранившейся старой шинелью, пальто с фуражкой, корзина с бельем, три стула, удилище с удочками на стене, когда-то приобретенное на даче, зачем — Стебун сам хорошо не знал, — все это наводило теперь тоску.
Стебун сам себе стал казаться рыбешкой. Острая, отслоившаяся из какого-то уголка подсознательной сферы мысль о самом себе споткнулась о живую болячку чувства. Родился безрадостный вывод: плавает, живет что-то этакое суетящееся, но вдруг, поддетое одним взмахом руки удильщика, выдергивается из воды, оглушенно начинает трепыхаться в совершенно иной, отличной от привычной среды стихии... Так крючки жизни дергают и твердокаменнейших людей, бросая их в другую обстановку и заставляя заводиться на другой ход.
Жизнь не раз заставляла Стебуна заводиться на другой ход: когда он подвергался арестам, когда освобождался, получал работу, лишался ее. Не раз эти передряги вызывали у Стебуна вопрос о том, где при всяких неожиданностях судьбы та грань, которая не переламывает человека надвое, как хворостинку.
Его жизнь не щадила, но переломить не могла. При каждой осечке он, почувствовав себя в новой обстановке, осматривался, делал как бы переключку, и снова жил, развивая моторную энергию своей воли.
И теперь что же? Еще раз переключка?
Но ведь не в женщине, хотя бы даже такой, как эта, им же самим наполовину и созданная политпросветчица, — смысл всех пережитых им переключек. Не из-за женщин он жил и не их ставил центром своих дум. Другое дело, если бы он споткнулся как боец-революционер, если бы он еще раз ошибся в нащупывании тех путей, которыми должна итти партия. Но казалось, что как раз последнее время устраняло всякое сомнение на этот счет. Партия возрождалась в борьбе за самостоятельность, в ней закипала жизнь, происходило то, что делало Стебуна водителем веривших в него единомышленников.
И, однако, на душе не становилось легче. Была еще надежда на то, что не все кончено с Льолой в той сцене возмущения, которую он разыгрывал.
«Она придет! » — решил он про себя, чувствуя, что Льола захочет объяснить свое поведение. Он боялся только, что разговор оттянется, если Льола станет ждать для этого случайной встречи.
«А вдруг она уже кается и выжидать не сможет сама? »
Стебун на следующий день был готов встретить ее.
А Льола, действительно, откладывать не могла и еле дождалась вечера.
Он пластом лежал на кушетке.
Гудящие лады его больных мыслей еще не вполне перестроились на успокоившийся темп, когда он услышал стук в дверь. Он замер, проверяя себя, не ослышался ли он. А когда стук повторился, рванулся к двери, остановился на полдороге, но сейчас же еще порывистей дернулся к ручке, чтобы убедиться в том, что это — та гостья, которая, больше чем он ожидал, переполнила его собой.
Еще прежде чем распахнулась дверь, через открывшуюся лишь щель он уже увидел, что это действительно Льола.
Распахнув дверь, он посторонился и отступил.
Льола, прежде чем войти, оглянулась на раздавшийся сзади нее шум.
То поднимался по лестнице Файман с гостями.
Льола не заметила, что один из входивших, увидев ее, остолбенело остановился, обежал ее взглядом, остановил и других, пораженно расспрашивая что-то у кругленького еврея, очевидно хозяина дома.
Она, не подозревая, что в доме о ней уже говорят, как о женщине, на которой женится Стебун, но угадывая, что на нее обратили внимание, поспешила войти в комнату.