— Не хотят они в ту больницу больше никого возить. Мы за неделю туда человек десять свезли, все нормальные, без «люстры» даже ехали, а они померли.
— Все?
Он кивнул.
— Лучше дальше, но… Ты понимаешь, мы люди суеверные. Не знаю, что там, но туда никому не надо.
Яра затянулась глубоко-глубоко, потом еще раз, пока не начала кружиться голова, поискала глазами пепельницу — Васильич вынул из кармана. Затушила туда сигарету и тоже пошла в приемный покой. Ноги почти не подкашивались.
Свет в конце тоннеля был синеватым, тусклым. Пальцы казались полупрозрачными и вены выступали особенно сильно, словно только они и остались — ни костей, ни кожи. Зеркалу Яра была бы не рада сейчас. По полу змеились следы каталки — почему-то кровавые, хотя у Даши не было ран, но вскоре Яра наткнулась на размазанную по бетонному полу лужу и поняла, откуда они вели. Она последовала по петляющим следам и уперлась в стальные двери огромного лифта, больше похожего на грузовой. Кнопки рядом с ним не было, пришлось идти искать лестницу. Туда вела обитая дермантином дверь, похожая на дверь квартиры, даже с защелкивающимся замком, и единственная причина, по которой Яра лестницу нашла — дверь была открыта. Она придвинула осколок кирпича, который ей мешал закрываться и вышла. Было страшно не попасть обратно. В подвале она хотя бы знала, где выход на улицу и там был кто-то живой. Лестница вела вверх и вниз, и Яра очень, очень не хотела идти вниз. Там было темно, оттуда пахло затхлостью и гнилью, и со светом там были еще большие проблемы, чем здесь.
Поэтому она пошла наверх. И логичнее и не страшно. К счастью, через два пролета лестница вывела к распахнутым двойным дверям, за которыми бурлила обычная жизнь приемного отделения, как ей запомнилось, когда у нее был аппендицит. Ездили каталки и коляски, кто-то кричал, кто-то стонал, кто-то общался по телефону, несмотря на запрещающие знаки, на банкетках вдоль стен сидели ветхие старушки, бледные девы, одетые в куртки, несмотря на лето, бомжи. Хлопали двери индивидуальных боксов, родственники заполняли бумаги, примостившись кто на стуле, кто прислонив листочки к стене, и где-то там впереди маяком светила регистратура.
— Дарья Александровна Зотова! — выпалила Яра в окошко. Оттуда посмотрели поверх очков и скептически.
— Самоходом, что ли?
— Почему? — растерялась Яра. — На Скорой.
— Где же ваша бригада?
— Не знаю, они вот Дашу увезли, и я…
— Справок не даем! — отрезали в окошке и даже захлопнули его для ясности. Хотя снова пришлось открыть — туда уже совали какие-то бумаги врачи в хирургических пижамах и масках. Яра отошла, но когда регистратура освободилась, снова сунулась туда:
— Вы скажите, она жива хоть?
В окошке почему-то вздохнули, что-то неразборчиво пробормотали и сжалились:
— Зотова? Стабильна. Завтра принесите одежду и полис.
— У меня есть полис! — обрадовалась Яра и стала рыться в Дашиной сумке. Там был паспорт, и Яра пролистнула его — полис проскользнул сквозь страницы, Яра поймала его на лету и подала в окошко.
— Приемные часы с 17 до 19, если переведут в палату. В реанимацию только родственникам, — сказали оттуда.
— Хорошо, — кивнула Яра вновь закрывшемуся окошку и устало отошла к свободной банкетке. Страх отпустил, стало легко и очень радостно, но почему-то подкашивались ноги.
Сидящий по соседству бомж от всей души протянул ей какой-то пузырек темного стекла.
— Боярышник с пионом! — похвастался он. — Все тут пьют и благодарят.
— Нет, спасибо, — Яра подхватилась и пошла искать выход на улицу.
Coda
Сотня стражей — это так мало, когда сражаешься за свою свободу в покрасневшей от флагов и крови Москве.
И так много, когда ты заперт в маленькой комнате, куда эта сотня поместится только если будет стоять плечом к плечу, как терракотовая армия.
Свечи и дыхание сотни отборных воинов — и воздух сгустился настолько, что тьма казалась светом.
Демон мог бы не дышать вообще, но ему хотелось наконец-то побыть живым.
Поэтому пришлось ослабить оковы и отпустить стражей от себя, замаскировать их, заставить потеряться в людской толпе.
Здесь они ему только мешали.
Он начал подготовку ритуала.
Нужно было освоиться с новой реальностью, с новым временем, перестроить привычные ему сочетания, найти те, что появились за сотню лет.
Что стало редкостью, а что превратилось в обыденность?