– Ой, а он тоже сломался…
– Починим. Дойдет и до него очередь, – сквозь зубы бросил Слава. – Так, магнитофон сделал. Будет работать, как часы. Тебе повезло. Еще бы два часа промедлила, и все, пиши пропало. Приворачивай крышку, я займусь телевизором.
Галя неумело принялась завинчивать винты, а Слава деловито подошел к телевизору, сделал над задней крышкой несколько пассов, вставил предохранитель и щелкнул выключателем.
Телевизор заговорил голосом Юрия Николаева.
Слава потер руки, мимоходом поправил, слегка крякнув, перекошенный шкаф и уселся в кресло. Развалился, откинулся. Устало, по-мужски, по-хозяйски…
Галя посмотрела на него очень нежным, очень преданным взглядом. Потом подошла и присела на ручку кресла.
– Милый, – ласково сказала она, – я там белье замочила. Может, простирнешь?
«Хотя видит иначе…»
– Знаешь, иногда думаю, – вдохновенно говорил он, склоняясь над ней, – что другие люди видят все не так, как я… Вот лист. Я вижу его зеленым. А для другого он – красный. Но все говорят – листья зеленые. И другой это повторяет, хотя видит иначе. Или этот асфальт, черный от дождя, лоснящийся. Кому-то он кажется белым. Но люди условились называть его черным… Ужасную чепуху болтаю?
– Нет, не ужасную, – сказала она.
Ей хотелось зевнуть, но она понимала, что этого делать не следует.
Он проводил ее, потом ехал домой, и перед его внутренним взором стояли только ее огромные голубые глаза, и губы ее, и маленькие нежные ручки. Ничего больше он не видел и с ласковой улыбкой перебирал в уме подробности свидания.
А она видела иначе: у него хорошая квартира и очередь на машину, он неплохо зарабатывает; он не пьет, не курит, наконец, он любит ее, и, стало быть, она может делать с ним все, что захочет.
Она все видела иначе.
Снежный человек
– Дело такое, Дмитрий Львович, – несколько смущенно проговорил директор НИИ «Природоведение» Курдюков, человек интеллигентнейший, мягкий, – жалуются на вас сотрудники.
Слонимов, начальник отдела мозоленогих, усердно ел глазами директора.
– Да вы садитесь, Дмитрий Львович, – устало махнул рукой директор. Слонимов сел по стойке «смирно». – Сетуют: грубите вы подчиненным. Кричите на них. Ногами топаете. Нельзя же так, голубчик… Хочу посоветовать вам: проявляйте побольше демократизма. Вас должны не бояться, а уважать… Будьте с людьми поласковее. Поговорите с ними о чем-то общечеловеческом. О футболе, например. Спросите, как здоровье. Похвалите новое платье… Хорошо? Ну, идите, голубчик.
Слонимов кивнул, повернулся и вышел.
Слонимов был человеком дела и все, что говорил директор, понимал как непосредственное указание. И сейчас, следуя к себе, он уже намечал план действий.
На лестничной площадке Слонимову встретился самый робкий, самый забитый его сотрудник Шуршанчиков. Шуршанчиков курил, печально глядя в окно.
«Ага, на ловца и зверь бежит», – подумал Слонимов. Он тихо подошел к Шуршанчикову и громовым голосом опросил:
– Что, проиграл «Спартак»?
Шуршанчиков вздрогнул от начальственного баса и выронил сигарету.
– Да… вот… травмы… – пробормотал он.
– Травмы… – презрительно протянул Слонимов. – Почему Гаврилов не забил в пустые ворота? Почему, я вас спрашиваю?!.
Шуршанчиков растерялся. Вид у него был такой испуганный, словно это он, младший научный сотрудник Шуршанчиков, лично держал Гаврилова за ногу в штрафной площадке.
– Играть надо! – рявкнул Слонимов. – Лучше играть!!!
У Шуршанчикова задрожали руки.
– Да я… – стал оправдываться он.
Слонимов брезгливо отстранил его и прошел в свой кабинет.
Сев за стол, он пометил на отрывном календаре:
– футбол
– здоровье
– новое платье
и против пункта «футбол» поставил жирную галочку.
– Далее! – снял телефонную трубку. – 2–74!.. Черт, занято! 2–68!.. Вагонетко мне!.. Куда вышел? Вечно он где-то шляется! Найдите его, да поживее, поживее!.. Вагонетко? Слушайте, как ваше здоровье?.. Что? Говорите громче, у вас что, полипы? В порядке здоровье? Коклюшем, ветрянкой не страдаете? Энцефалит прививали? Ну, хорошо, голубчик, – «голубчик» Слонимов произнес тоном, каким обычно выговаривают «сукин сын».
Слонимов поставил вторую галку и прислушался к своим мыслям.
Нет, удовлетворения не было. Было раздражение. Раздражал медлительный Вагонетко, робкий Шуршанчиков, раздражало нелепое поручение директора. Чтобы поскорей развязаться с этим, Слонимов, досадливо морщась, снова накрутил диск.