В семнадцать лет Шил познакомился с гашишем и творчеством Эдгара Аллана По. Последнее так увлекло его, что первый сборник рассказов Шила — «Князь Залесский» (1895) — написан явно под влиянием этого писателя. Многие критики называли героя его рассказов — таинственного русского князя, обладающего острым умом и эксцентричными привычками, — «Шерлоком Холмсом в доме Ашеров». Уединившись в заброшенном доме и окружив себя бесценными objets d'art [31], князь Залесский решительно презирает весь мир, но всегда готов помочь своему другу Шилу распутать то или иное загадочное дело, чтобы только не умереть от скуки. На появление столь декадентского персонажа в детективной литературе конечно же повлиял и образ жизни самого Шила, который к тому времени стал вращаться в богемных кругах Лондона и Парижа и водить близкую дружбу с Оскаром Уайльдом и Робертом Луисом Стивенсоном.
Критики в один голос превозносили необыкновенно сложный и красочный стиль Шила, который сейчас может показаться вычурным и тяжеловесным. Однако в начале двадцатого века Шил был провозглашен «Властелином языка», и его произведения считал шедеврами сам Говард Лавкрафт[32]. Кроме детективного цикла о князе Залесском Шил написал несколько фантастических романов и множество произведений в стиле «хоррор».
Шил был счастливо женат целых три раза, имел приблизительно шестерых детей (внебрачные дети затрудняют подсчеты) и прожил долгую и активную жизнь. Он занимался скалолазанием, увлекался йогой и каждый день, пока ему не исполнилось семьдесят, пробегал по шесть миль. Мэтью Фиппс Шил умер в возрасте 81 года.
Рассказ «Кровь Орвенов» был впервые напечатан в 1895 году в сборнике «Князь Залесский», выпущенном лондонским издательством «Джон Лэйн».
M. P. Shiel. The Race of Orven. — Prince Zaleski. London: John Lane, 1895. Рассказ печатается с сокращениями.
® А. Завозова, перевод на русский язык и вступление, 2008
М. Ф. ШИЛ
КРОВЬ ОРВЕНОВ
Всякий раз с болью и отчаянием вспоминаю я о трагической судьбе князя Залесского — жертвы Любви столь несчастливой и безжалостной, что этого не мог скрыть даже весь блеск ее величия; о судьбе изгнанника, принужденного оставить свою родную страну и по доброй воле удалившегося от всего человечества. Он оставил свет, где его мимолетное появление было подобно непостижимому и драматическому мигу падения звезды, и свет тотчас же отринул его; и даже я, имевший возможность чаще других наблюдать работу этого страстного и справедливого ума, в суете дней почти позабыл о моем друге.
Но в те дни, когда так называемое «дело Фаранкса» волновало самых выдающихся интеллектуалов нашей страны, мои мысли то и дело обращались к Залесскому; и вот солнечным весенним днем, когда страсти вокруг этого таинственного происшествия немного улеглись, я, испытывая подспудное недовольство развязкой этой зловещей истории, устремился к уединенному жилищу князя.
На закате я добрался до мрачного, затерянного среди деревьев огромного старинного имения, служившего пристанищем моему другу. Ко входу вела тенистая аллея из тополей и кипарисов, чьи кроны пропускали лишь малую толику солнечного света. Миновав аллею, я устремился на поиски заброшенных конюшен, которые, однако, показались мне слишком ветхими; так что в конце концов я оставил свою caleche[33] в полуразрушенной ризнице старинной доминиканской часовни и отпустил кобылу попастись ночью на лужке позади дома.
Разглядывая имение, я не мог не подивиться тому, какая зловещая причуда побудила этого выдающегося человека сделать своим приютом место столь безлюдное. Оно казалось мне гигантским мавзолеем, в котором заживо похоронил себя человек столь выдающегося ума, образованности, силы, гениальности! Коридор был выстроен на манер римского атриума; в центре его находился прямоугольный бассейн, заполненный стоячей водой, откуда, при звуке моих шагов, попискивая, бросилась врассыпную стайка жирных и ленивых крыс.
Я преодолел череду разбитых мраморных ступеней, что вели к извилистым коридорам, опоясывающим центральную залу, и затем проследовал сквозь лабиринт комнат — анфиладу за анфиладой, миновав множество долгих галерей и бесчисленное количество ступеней.
Я преодолел череду разбитых мраморных ступеней.
Облака пыли вздымались с каменного пола, в горле у меня запершило; немолчное эхо рикошетом возвращало мне звук моих шагов, сгущающаяся тьма усиливала впечатление погребальной мрачности имения. Вокруг не было никакой мебели — вообще никаких следов человеческого присутствия.
32