— Нынешние газеты, — отозвался он, — вещь для меня совершенно невыносимая. Я и в самом деле их не читаю, поверьте.
— Итак, лорд Фаранкс, — продолжил я, — отказался от всех своих постов на самом пике карьеры и удалился в одно из загородных имений. Много лет тому назад между ним и Рэндольфом произошла ужасная ссора из-за какого-то пустяка, и с тех пор, со свойственной их роду непримиримостью, они и словом не обменялись друг с другом. Но спустя некоторое время после отставки отца сын, который тогда находился в Индии, получил от него сообщение. Если это и был первый шаг к сближению двух гордых и себялюбивых людей, то шаг весьма странный, и поэтому сообщение было передано телеграфными служащими в качестве улики. Оно гласило: «Возвращайся. Грядет начало конца». И Рэндольф вернулся, а через три месяца после его приезда в Англию лорд Фаранкс умер.
— Его убили?
Что-то в тоне, которым Залесский это произнес, насторожило меня. Я не совсем понял, утверждение это или простой вопрос… Должно быть, чувства мои отразились у меня на лице, поскольку он тотчас же добавил:
— Об этом легко догадаться по манере вашего рассказа. Возможно, я давно мог это предсказать.
— Предсказать — что? Не убийство же лорда Фаранкса?!
— Что-то подобное, — с улыбкой ответил он, — но продолжайте, поведайте мне все, что вам известно.
Говорить загадками было вполне в духе князя. Я продолжил свой рассказ:
— Итак, эти двое встретились и воссоединились в лоне семьи. Но в воссоединении этом не было ни чувства, ни сердечности — как в рукопожатии через решетку, да и само рукопожатие было весьма условным, поскольку при встрече они лишь сухо кивнули друг другу. Впрочем, наверняка никто сказать не мог — на людях они появлялись не часто. Вскоре после того, как Рэндольф приехал в Орвен-холл, его отец стал совершенным затворником. Орвен-холл — старинный особняк, в нем три этажа: на верхнем в основном находятся спальные комнаты, на втором — библиотека, гостиные и другие подобные помещения, а на первом, помимо столовой и прочих комнат, есть еще одна маленькая библиотека — ее низкий балкончик выходит на лужайку с клумбами. Из этой библиотеки убрали все книги и превратили ее в покои для лорда. Туда он перебрался и там жил, почти никуда не выходя. Рэндольф же поселился в комнате на втором этаже, прямо над комнатой своего отца. Многим слугам было отказано от места, а те немногие, что остались, с чувством смутной тревоги дивились этим новшествам. В имении воцарилась напряженная тишина, ибо даже малейший шум вызывал сердитые нарекания хозяина. Как-то раз, когда слуги ужинали на кухне — в части дома, наиболее удаленной от покоев хозяина, — лорд Фаранкс, в домашних туфлях и халате, возник на пороге, багровый от ярости, и пригрозил разом выставить всех за дверь, если те не перестанут стучать ножами и вилками. Домашние всегда страшились его гнева, один звук его голоса заставлял их трепетать от ужаса. Еду приносили ему в покои; было замечено, что лорд, прежде не бывший гурманом, теперь — вероятно, из-за своего затворнического образа жизни — стал привередлив и требовал, чтобы ему подавали самые изысканные яства. Я привожу все эти подробности — среди прочих других — не потому, что они сколь-либо связаны с приключившейся трагедией, но лишь потому, что вы просили меня сообщить все, что мне известно.
— Что же, — отозвался князь скучающим тоном, — вы правы. Раз уж начали рассказывать, так говорите все.
— Так вот, Рэндольф виделся с отцом по меньшей мере раз в день. И при этом жил он столь уединенно, что многие его друзья полагали, будто Рэндольф по-прежнему находится в Индии. И лишь в одном он счел для себя возможным нарушить свою приватность. Вы, разумеется, знаете, что Орвены были и, думаю, всегда будут самыми ярыми и убежденными консерваторами. Во всей Англии трудно найти другой столь же древний и славный род, который был бы так страстно предан этой партии. Так вот, представьте, Рэндольф выставил свою кандидатуру на парламентских выборах от партии радикалов округа Орвен, дабы потеснить нынешнего представителя! Посему, согласно заметкам в местной прессе, ему пришлось три раза выступить с публичными заявлениями и огласить свои новые политические воззрения. Вслед за этим он присутствовал при закладке фундамента новой баптистской церкви, председательствовал на методистском чаепитии и проявил неожиданный интерес к плачевному положению местных рабочих. Одну из спален на верхнем этаже Орвен-холла он приспособил под классную комнату и дважды в неделю обучал там деревенских неучей основам механики.