— Механики?! — вскричал Залесский, на мгновение подавшись вперед. — Фермеров?! Почему не основам химии? Или ботаники? Почему — механики?
Впервые он проявил хоть какое-то внимание к этой истории. Я обрадовался этому проблеску интереса с его стороны и продолжил:
— Почему — не важно, да и нельзя найти объяснения подобным причудам. Полагаю, он хотел дать юным невеждам некое представление о самых простых законах силы и движения. Но тут я должен вывести на сцену нового персонажа этой драмы — ключевого персонажа. Однажды в Орвен-холл пришла некая женщина и потребовала встречи с его хозяином. Говорила она с сильным французским акцентом. Женщина была немолода, но все еще хороша собой: огненные черные глаза, бледная матовая кожа. Одета она была в дешевое платье кричащей расцветки, причем изрядно поношенное, волосы растрепаны, манеры — отнюдь не великосветские. Во всем ее облике и поведении сквозили злоба, раздражение и вместе с тем неуверенность. Дворецкий не впустил ее, сказав, что лорд Фаранкс никого не принимает. Но незваная гостья упорно настаивала на своем, пытаясь проникнуть внутрь, поэтому пришлось выдворить ее силой. Все это время из коридора доносился разгневанный рев хозяина дома; лорд был взбешен этим неожиданным нарушением тишины. Женщина ушла, яростно жестикулируя и призывая проклятия на голову лорда Фаранкса и на весь свет. Позже выяснилось, что она обосновалась в Ли — деревушке неподалеку от усадьбы. Женщина эта, назвавшаяся Мод Сибрас, еще трижды пыталась попасть в Орвен-холл, но всякий раз ей отказывали в приеме. После этого слуги решили, что уместно будет сообщить о ее визитах Рэндольфу. Он распорядился, чтобы женщину провели к нему, если она придет снова. Она явилась на следующее утро и долго беседовала с Рэндольфом наедине. Служанка, некая Хестер Дайетт, слышала, как Мод Сибрас то и дело повышала тон, как бы возражая собеседнику, а Рэндольф тихим голосом пытался ее успокоить. Беседа велась на французском, так что служанке не удалось разобрать ни слова. Наконец женщина вышла, гордо подняв голову, и торжествующе ухмыльнулась, проходя мимо дворецкого, который прежде не пускал ее в дом. Больше она не искала возможности попасть в Орвен-холл. Но ее сношения с обитателями этого дома отнюдь не прекратились. Вышеупомянутая Хестер утверждает, будто как-то раз, припозднившись, возвращалась домой через парк и увидела, что на скамье в тени деревьев беседуют двое. Спрятавшись за кустами, Хестер разглядела, что это были Рэндольф и та самая странная женщина. Эта же служанка показала, что не раз встречала эту пару в самых разных местах, а среди писем, которые нужно было относить на почту, то и дело попадались конверты на имя Мод Сибрас, надписанные рукой Рэндольфа. Позднее одно из этих писем удалось отыскать. Эти частые встречи, кажется, некоторым образом поумерили радикальный пыл нашего политического неофита. Таинственные рандеву, происходившие всегда под покровом тьмы и неусыпным оком бдительной Хестер, зачастую приходились на тот же час, что и занятия с фермерами, так что последние случались все реже и реже, пока, наконец, почти не прекратились.
— Ваша повесть становится неожиданно увлекательной, — сказал Залесский, — а что с тем найденным письмом Рэндольфа — что в нем было?
Я прочел ему:
Дорогая мадемуазель Сибрас,
Я прилагаю все усилия, чтобы переменить отношение моего отца к Вам, но оно остается неизменным. Если бы я только мог уговорить его встретиться с Вами! Но он, как Вам известно, человек несгибаемой воли, и посему Вам остается лишь поверить мне — я делаю все, что в моих силах. Признаю, что Ваше положение довольно непрочно: я уверен, что Вы упомянуты в завещании лорда Фаранкса, но он собирается на этой неделе составить новое. Поскольку он весьма разгневан Вашим приездом в Англию, думаю, теперь Вам не достанется и сантима. Но пока этого не произошло, нам стоит надеяться на благоприятный исход Вашего дела, и прошу Вас — не позволяйте своему справедливому негодованию выходить за границы разумного.