«Джек, не уходите! Сейчас принесут чай». — «Я, пожалуй, выпью чаю со слугами. Не могу, знаете ли, без дамского общества». (Карикатура на «новых женщин» из журнала «Панч»)
Традиционный романный канон был скован довольно жесткими условностями, в результате литературные героини жили по совсем иным законам, чем живые женщины. Скажем, если у героя на чердаке обнаруживалась сумасшедшая жена, героине оставалось лишь тихо и горестно удалиться. Живая женщина могла принять другое решение: например, счастливо жить со своим возлюбленным, растить его детей и рожать новых. Именно так поступила Мэри Брэддон, автор сенсационных романов, чуть было не затмившая славой Джордж Элиот (правда, сумасшедшая жена в ее случае жила не на чердаке, а в клинике, но дела это не меняет). Сама Джордж Элиот тоже двадцать лет прожила в счастливом союзе с человеком, повенчанным с другой женщиной, — ее героиням такое и присниться не могло.
Детектив не посягал на основы нравственности, поскольку не интересовался любовной интригой — она годилась лишь для завязки сюжета (позднее Раймонд Чандлер скажет, что любовь в детективе — как муха в супе). Более того, почти все леди-детективы могли предъявить какое-нибудь оправдание столь сомнительному ремеслу: они разыскивают преступника, чтобы спасти возлюбленного, отомстить за невинно пострадавшего, обелить чье-то честное имя, заработать денег для нежно любимой сестры, просто заработать денег… И вот здесь звучит правдивая жизненная нота — в викторианскую эпоху было очень немного занятий, которые могли дать женщине финансовую независимость. Одним из них было писательство. Большинство историй о женщинах, зарабатывающих на жизнь профессиональным трудом, написаны женщинами, которые сумели зарабатывать профессиональным трудом. Леди-детективов не было, но леди-писательницы — были. Впрочем, немало женщин-сыщиц было придумано и мужчинами.
Как правило, сочинительницы детективных историй не были ни суфражистками, ни бунтарками. Большинство их героинь также придерживаются традиционных викторианских ценностей: в конце концов почти все они выходят замуж и оставляют карьеру. Тем удивительней героиня К.Л. Пиркис, Лавди Брук, — женщина, довольная своей участью, профессионал до мозга костей, лучшая среди равных.
У английских писателей оставалась лазейка: когда женщине выпадала уж слишком активная роль, ее можно было сделать американкой. Так поступил Кларенс Рук в рассказе «Происшествие у „Кафе-Рояль“»:
А в это время юная леди неторопливо вернулась к «Кафе-Рояль» и вошла в ресторан, бросив быстрый взгляд на людей, стоявших у входа. Кое-кто удивленно поднял брови, но девушка, не обращая на это внимания, направилась в обеденный зал.
— Американка, бьюсь об заклад, — бросил кто-то ей вслед. — Этим закон не писан. Делают что хотят…
Вероятно, из-за океана свобода американских женщин казалась несколько преувеличенной: Вайолет Стрэндж, героиня Анны Кэтрин Грин, никогда не ездила в дом, где есть мужчины, без сопровождения брата.
ГЕРОИ СВОЕГО ВРЕМЕНИ
Детектив — дитя прогресса, и потому ему нередко выпадало опережать — а иногда и подталкивать — события, пересматривать границы дозволенного, ставить рискованные эксперименты.
Может быть, самый рискованный из них — главный герой. Кого мы видим, оглядывая ряды доблестных детективов, нарочито непохожих — и в то же время неотвратимо похожих — на Великого Сыщика? Обманчиво простоватого полицейского, незамужнюю даму невыразительной наружности, старика в углу, крутящего в руках неизменную веревочку, слепого нумизмата, декадентствующего русского князя, полусумасшедшего знатока железной дороги… Все они вполне сгодились бы во второстепенные, комические персонажи традиционного викторианского романа. Но в том-то и штука, что эти маргиналы и чудаки — наша единственная надежда. Мы поневоле отбрасываем привычные критерии: молодость, богатство, родовитость, золотое сердце… Все это не важно. Личная жизнь претендента нас тоже не интересует. Пол, возраст и национальность не имеют значения. Он (или она) должен уметь только одно: разобрать окружающий мир на мелкие детали, посмотреть, как он устроен, устранить неисправность и снова собрать, не потеряв ни шурупа.
Читатель следит за руками. Доктор Ватсон (кто бы он ни был) подает отвертку — как правило, не ту. Собрано! Мы и не сомневались. Но все равно приятно.
Напоследок мне хочется напомнить, что все попытки теоретизировать о детективе и искать в нем сложную социальную подоплеку призваны, как правило, замаскировать позорную любовь исследователя к столь легкомысленному жанру.