Любые тексты, написанные по-корейски, вплоть до 1894–1896 гг. воспринимались корейской элитой как тексты второго сорта, а литература на корейском – как дешёвое чтиво для низов. Хангыль часто назывался бабьим письмом 
Подразумевалось, что джентльмен, который хочет приобщиться к высокой учёности и сделать серьёзную карьеру, вовсе не должен разбираться в этих примитивных письменах, которые годились только для женщин и мужичья.
Ситуация изменилась в 1894–1896 гг., когда пришедшее к власти реформаторское правительство провело языковую реформу и приняло решение о переводе государственного документооборота с ханмуна на корейский язык.
Это решение стало началом тех перемен, которые с удивительной скоростью разворачивались тогда в корейском обществе. Немалую роль сыграло, наверное, общее изменение отношения к Китаю, произошедшее как раз на рубеже XIX и ХХ веков. На протяжении пары тысячелетий Китай воспринимался как культурный образец для подражания и Цивилизация с большой буквы (см. главу 3). Однако для молодых корейцев первых десятилетий ХХ века Китай, терпевший поражение за поражением от западных держав и реформированный по образцу Японии, не мог служить образцом. Наоборот, он превратился в символ отсталости и ретроградства, в воплощение тех черт, от которых хотелось избавиться.
В результате за очень короткий период ханмун оказался полностью вытеснен из сфер корейского образования и книгоиздания. Если в 1880-е гг. практически все корейские книги и (единственная на тот момент) газета «Хансон сунбо» выходили на древнекитайском, но уже к 1910-м гг. книгоиздание на ханмуне практически прекратилось.
Хотя в Корее, равно как и в большинстве других стран региона, древнекитайский язык по-прежнему присутствует в программах средних школ, новые поколения осваивают этот предмет без особого энтузиазма и, главное, в куда меньшем объёме, чем их предки (конечно, речь идёт не обо всех предках, а о членах образованной элиты). Обычно на изучение ханмуна отводится только 2–3 урока в неделю, да и то лишь в старших классах. Уже два или три последних поколения даже неплохо образованных корейцев не в состоянии свободно читать те тексты, на которых основывалась вся высокая культура их страны на протяжении полутора-двух тысячелетий. Строго говоря, подавляющее большинство корейцев эти тексты просто не понимает.
Подобный переход тоже не является чем-то необычным: нечто похожее происходило и в Европе на заре Нового времени, то есть в XVI–XVII веках. Однако, если в Западной Европе переход с латыни на национальные языки занял три столетия, в Восточной Азии на это потребовалось 50–60 лет. В современной Корее часто можно столкнуться с такой ситуацией: в семье хранятся письма или документы, написанные прадедом, но никто из потомков не в состоянии их понять. За исторически ничтожный срок огромный культурный массив стал для следующих поколений недоступен. То, что для прадедов было основным чтением, молодёжь может читать только в переводах.
Тем не менее переход на корейский и отказ от ханмуна не означал полного отхода от иероглифики. Надо помнить, что ханчжа, то есть иероглифика, в Корее могла (и может) использоваться в двух целях. С одной стороны, иероглифами можно записывать тексты на древнекитайском языке, ханмуне, который, как уже говорилось, является языком, мало похожим на собственно корейский. С другой стороны, иероглифами можно записывать слова (точнее, корни слов) китайского происхождения, которыми современный корейский язык, как и другие языки Восточной Азии, не просто насыщен, а перенасыщен.
Улица в Пхеньяне, около 1930 года. Как легко можно заметить, большинство надписей на вывесках сделаны иероглифической письменностью. Это имело смысл в том числе и потому, что и японцы, и корейцы – хотя и произносили иероглифы по-разному – могли без труда прочесть и понять написанную таким образом вывеску (если они были грамотными, конечно)
Любопытно, кстати, что на рубеже XIX и ХХ веков китайской по происхождению лексики стало существенно больше. Когда в страны Восточной Азии в XIX веке хлынул поток новых идей, предметов и технологий, названия им стали выдумывать, используя китайские корни. Таким образом появилось огромное количество псевдокитайских слов, которые были собраны из древних китайских корней и по правилам древнекитайского словообразования, но при этом являлись неологизмами. Их примерным аналогом могут быть такие русские слова, как велосипед, телефон и телевизор, которые вроде бы являются греческими или греко-латинскими, но точно не были известны ни Александру Македонскому, ни Юлию Цезарю. Однако в корейском, равно как японском и китайском, таких слов несравнимо больше, чем в русском.