У нас с Йоханом родилась походная шутка. Был январь, и в Пиренеях каждый день лил дождь. Я выбивался из последних сил, штурмуя бесконечные подъемы, а Йохан следовал за нами в уютной теплой машине и развлекал меня болтовней по рации.
Однажды я вышел в эфир и сказал:
— Йохан?
— Да, Лэнс, что ты хочешь?
— В следующем году я перехожу в классику.
С тех пор я говорил это каждый день. Довольно скоро Иохан уже знал, что будет дальше.
— Йохан?
— Погоди, Лэнс, дай угадаю, — говорил он совершенно безразличным голосом. — В следующем ГоДУ ты переходишь в классику.
— Точно.
Когда мы не работали в Альпах или Пиренеях, тренировался самостоятельно. Все, что я делал, быЛо п°священо одной цели. Мы с Кик жили, думая только о Двух вещах: как выиграть «Тур де Франс»
Родить здорового ребенка. Все остальное казалось ВТоРосгепенным, лишним.
Я пахал как конь. Я решал проблему «Тура» словно школьную задачу по математике, физике химии и диетологии. Я просчитывал на компьютере соотношение веса тела и экипировки с потенциальной скоростью велосипеда на разных этапах, пытаясь найти формулу, которая поможет мне добраться до финиша быстрее всех остальных. Я выстраивал компьютерные графики тренировок, определяя дистанции, расчетный объем работы и пороги выносливости.
Даже еда превратилась в математически выверенный процесс. Я строго контролировал количество принимаемой пищи. На кухне я поставил маленькие весы и отмерял на них порции макарон и хлеба. Затем я подсчитывал соотношение энергозатрат и потребления калорий, стараясь точно определить, сколько и чего следует съесть и сколько калорий нужно сжечь за день, чтобы приход энергии оказался меньше расхода и благодаря этому сбросить вес.
Тут обнаружилось одно непредвиденное преимущество рака: болезнь полностью перекроила мое тело. Я стал более сухощавым. На старых фотографиях я был больше похож на игрока в американский футбол — с толстой шеей и широким торсом, что сильно помогало мне в спринте. Но, как это ни парадоксально, моя мощь тормозила меня в горах, поскольку слишком много сил уходило на то, чтобы втягивать такой вес на подъемы. Теперь я стал почти тощим, и у меня появилась легкость, которой я никогда раньше не ощущал. Я стал поджарым и, кроме того, более уравновешенным.
Считалось, что я не могу победить в «Туре» изза проблем с подъемами. Я всегда был хорошим спринтером, но в горах возникали трудности. Эдди Мерке много лет подряд говорил, что мне нужно похудеть, но только сейчас я понял почему. Даже пара сброшенных килограммов была солидной форой для гонок в горах — а я похудел почти на семь. Это было все, что мне требовалось. Я стал показывать в горах очень хорошие результаты.
Каждое утро я вставал и ел на завтрак одно и то же — немного мюслей с хлебом и фруктами, если только мне не предстояла особенно продолжительная тренировка. В таких случаях я добавлял еще омлет из яичных белков. Пока я ел, Кик наполняла мои фляги водой, и в восемь часов я уже открывал дверь, чтобы присоединиться к Кевину и Тайлеру. Как правило, мы без перерыва крутили педали до самого обеда, то есть примерно до трех часов дня. Вернувшись домой, я принимал душ и спал до ужина. Вечером я снова поднимался, отмеривал себе порцию макарон и ужинал вместе с Кик.
Мы ничем не занимались. Никуда не ходили. Мы только ели, а затем ложились в постель, чтобы утром я мог встать и снова отправиться на тренировку. Так мы жили несколько месяцев. Некоторые из подруг говорили Кик: «Как вам хорошо, вы живете на юге Франции». Если б они только знали!
Пока я тренировался, Кик отправлялась по делам или отдыхала на веранде. Она считала, что Ницца — это идеальное место для беременной, потому что там молено бродить по открытым рынкам и покупать свежие фрукты и овощи. По вечерам мы листали книги о беременности и следили по ним за ростом будущего ребенка. Сначала он был величиной с булавку, затем с лимон. Важный день наступил тогда, когда Кик в первый раз не смогла застегнуть джинсы.
Мы очень серьезно настроились на достижение цели. Велоспорт — это тяжелая, очень тяжелая работа, и Кик относилась к ней с уважением. «Успехов тебе на работе», — говорила она каждое утро, когда я уезжал. Если бы мы оба одинаково строго не придерживались избранного образа жизни, у нас вряд ли что-нибудь получилось бы. Если бы она ощущала скуку, разочарование или недовольство, мы не смогли бы прожить эти месяцы в согласии. Кик играла настолько важную роль в моем тренировочном процессе, что ее можно было бы взять в команду на ставку ассистента.
Кевин все это видел, потому что он был нашим лучшим другом и у него тоже была квартира в Ницце. В отличие от меня, в Европе дома его никто не ждал. Он возвращался с гонок в пустую квартиру, чтобы найти там прокисшее молоко. У меня всегда была свежая одежда, чистый дом, кошка, собака и все, что нужно в плане еды. Но, чтобы все это обеспечить, Кик приходилось здорово потрудиться. Прежде я всегда чувствовал себя в Европе неуютно и одиноко. Теперь же, будучи счастливым в браке человеком, я очень высоко ценил такую жизнь.
Бывали дни, когда у меня случался прокол и я оказывался один у черта на куличках. Тогда я звонил домой, и Кик отправлялась меня искать. Иногда она выезжала в горы только для того, чтобы привезти мне фруктовый пунш «Gatorade» и еду. Теперь она знала о велоспорте абсолютно все и поэтому могла быть полез — ной. Она знала, что и когда мне нужно, в какие дни мне приходилось особенно тяжело, когда нужно поговорить по душам и когда меня лучше оставить одного.
В дни особенно тяжелых тренировок она сидела как на иголках в ожидании результатов, потому что знала, какое значение я придавал подготовке и как важно было для меня выполнить намеченный план. Если мне что-то не удавалось, она понимала мое разочарование и мрачное настроение.
В конце апреля я решил принять участие в престижной классической однодневке «Амстел Голд», чтобы проверить свою форму. С самого старта я почувствовал себя сильным гонщиком. Большую часть дня я сражался с Микаэлем Богердом из Голландии, считавшимся на тот момент одним из лучших гонщиков в мире.
За 16 километров до финиша я пошел в отрыв. Богерд сел мне на колесо и дышал в затылок. Тогда я почувствовал, по крайней мере, мне так показалось, что я обойду его на финише. Я мог поставить на кон свое здоровье. Настолько я был уверен.
Начался финишный спринт, и тут Богерд показал, на что он способен. Он выскочил у меня из-за спины и пошел в атаку. Последние несколько сотен метров мы промчались колесо в колесо — и я проиграл. Я проиграл всего сантиметр. Меньше толщины шины.
Я был уничтожен. Я был абсолютно уверен, что выиграю, но больше всего меня убило то, что Богерда считали главным кандидатом на победу в «Тур де Франс». Когда мы стояли рядом на подиуме, я думал только о том, как это поражение повлияет на мои планы выиграть «Тур».
Внезапно я наклонился к Микаэлю и сказал:
— В июле я с тобой посчитаюсь.
Он взглянул на меня с недоумением:
— О чем это ты? Еще только апрель.
Я снова взялся за тренировки. Я работал, работал и работал. Я работал как никогда, устраивая экзекуцию своему телу на каждом холме, который только мог найти. В окрестностях Ниццы было примерно 50 хороших тяжелых затяжных подъемов длиной по 16 и более километров. Фокус заключался в том, чтобы преодолевать их не изредка, а непрерывно. За шесть или семь часов тренировки я успевал подняться на три разных холма. Двадцатикилометровый подъем занимает около часа, так что можете сами представить, сколько я работал.
Я садился на велосипед, когда этого не делал никто, даже мои товарищи по команде. Особенно мне запомнился один день — 3 мая. Сырой, пронизывающе холодный день европейской весны. Я направил свой велосипед в Альпы, а Йохан поехал сзади в машине. Шел дождь со снегом, а температура была около нуля. Мне это было все равно. Когда мы остановились на обочине, чтобы оценить дорогу и погоду, Йохан предложил сегодня не тренироваться. Я сказал: «Нет. Поедем». Я откатал полных семь часов в одиночестве. Чтобы выиграть «Тур», я должен был выработать у себя желание ездить тогда, когда никто другой на это не решится.