— Какой может быть вред от них? — удивился я.
— Часто не меньше, чем от воров. Посмотрите, вокруг монастыри. Действующие. Место-то святое. Паломников сотни тысяч. Все верующие буддисты хотят что-то сделать для процветания религии. И тут вступают в конфликт с наукой. В свое время короли разрушали экономику паганского государства, строя эти храмы для процветания религии. Королей мы уже простили. За давностью деяний, — У Шве Тейн согнал улыбку с губ. — Но что эти делают! И у них защитники высокие. Хотят, видите ли, реставрировать. Но по-своему — Ананду побелили известкой, Татбинью — тоже, верхушки золотом замазали. Мы говорим — во времена Пагана ничего подобного не было. Храмы были розоватыми и желтоватыми — куда красивее, чем побеленные известью. А они добиваются разрешения и мажут — и фрески губят. Особенно, если храм не в нашем ведомстве — всех пока не отвоевали, — обновляют, как ремесленники, соперничают с художниками, которые в тысячу раз больше знали, чем они. Нет, я сам буддист. Но надо понимать, что всему есть предел.
Недавно приезжал ваш, русский архитектор Ожегов со студентами. Он в Рангуне архитектуру преподает в Технологическом институте, и две недели они со студентами обмеряли храмы, копировали фрески. Давно пора. Нам есть чему учиться у себя же. И понятно, мы с Ожеговым здесь подружились.
Я договорился встретиться с У Шве Тейном вечером и отправился побродить по Пагану. У одной из пагод встретил Льва. Он ездил заправлять «Волгу» и обнаружил, что надо заменить прокладку. Потерял два часа, был обижен на весь мир и на меня в том числе. Но в Пагане трудно долго обижаться. Днем он тих. Не ночная, таинственная тишина, которой он нас встретил, а тишина, наполненная стрекотанием кузнечиков и жужжанием пчел, скрипением высоких арб, голосами ребятишек, идущих из школы. Но порой, когда эти звуки примолкнут, ощущаешь молчание города, в котором даже движение горячего воздуха кажется звуком — низким гудением. Пагану повезло, что он стоит в таких сухих местах. На юге страны храмы, построенные в те же времена, давно съедены джунглями и смыты ливнями. А здесь стоят — и краски фресок свежи, как будто вчера сняли леса.
До Ананды мы добрались задолго до встречи с У Шве Тейном. Ананда — основной храм Пагана. Может, одни любят больше Татбинью, другие — изящный Тиломинло, но Ананда — старший брат всех. Он построен во времена короля Чанзитты, который, если верить хроникам, был сыном индийской принцессы. Вернее всего, хроники привирают, не в обиду им будь сказано — ведь в их задачи входило обеспечить благородным происхождением всех властителей Бирмы. Ученые считают, что Чанзитта не был человеком высокого происхождения, но обладал большим умом и храбростью, выдвинулся благодаря своим способностям, а генеалогию ему придумали задним числом.
Впоследствии Чанзитта стал любимым героем бирманских легенд и сказок. Все подвиги он совершал с помощью верных друзей — Нтян У, великого пловца, и Нгатве Ю, великого пахаря, чем-то похожих на наших былинных богатырей. Конечно, в жизни Чанзитта был не настолько идеален, как Чанзитта народного эпоса, но даже современные ему надписи рассказывают о нем как об отважном полководце и справедливом судье. Чанзитта остался в народной памяти богатырем, защитником обиженных.
В храме Ананда мы с ним встретились.
Храм построен так: четыре входа, четыре громадные арки ведут в него со всех сторон света. Четыре коридора сбегаются к центру храма, к колонне. О нее опираются спинами четыре многометровые статуи Будды, густо позолоченные. На уровне их глаз в стенах пробурены невидимые снизу окошки, сквозь которые на лицо каждой статуи падает луч света. Зрелище хорошо рассчитанное — джокондовские улыбки на лицах будд кажутся светящимися изнутри. Пересекая радиальные коридоры, тянутся узкие темные галереи. В нишах стоят бесчисленные статуи и статуэтки Будды и бодисатв, скульптуры, иллюстрирующие джатаки. Коридоры и галереи очень высоки — в полутьме свода не видно. И головы, выглядывающие из ниш, статуи за углами понемногу нагоняют беспричинный страх, подавляют — хочется поскорее выбраться на свежий воздух к светлым краскам и яркому солнцу.
У ног одного из четырех главных будд, у центрального столба, стоит на коленях каменная фигура в человеческий рост. Она не похожа ни на одну из статуй этого храма, да и любого другого храма Пагана. Это молодой человек в длинных одеждах. На голове корона. Чуть вздернутый нос, большие глаза, высокий лоб. Человек серьезен, но кажется, что такому лицу свойственна улыбка. Статуя словно попала сюда по ошибке, так она современна. Но скульптуре столько же лет, сколько храму. Это и есть король Чанзит-та, человек, который заявил, что все его подданные равны, независимо от того, к какому народу принадлежат и какую веру исповедуют, — слова для того времени совсем необычные. И он же сказал: «Я хочу, чтобы каждый в нашем государстве был сыт, не боялся будущего, не боялся войны». Как скучно, наверно, Чанзитте стоять в темном храме.
У этой скульптуры и отыскал нас У Шве Тейн.
— Скоро вечер, — сказал он. — Поднимемся на вершину храма — увидите закат в Пагане. Нет ничего красивее на свете.
Мы идем к храму, с которого видна река и холмы за рекой. И минуем по пути конец паганской истории. Он воплощен в недостроенном храме — громадном, тяжелом, уродливом, теперь полуразрушенном. Последний король Пагана Тайокпьемин хотел, чтобы храм его доставал до облаков и превзошел все, созданные за столетия. Ради этой цели империя была разорена, почти весь урожай риса отбирали сборщики налогов, крестьяне бежали из деревень в горы, а оставшихся сгоняли на строительство.
Астрологи долго изучали положение звезд, затем пришли к королю и, склонив высокие белые колпаки, сказали:
— Небо против строительства. Если храм будет достроен, в тот же день рухнет Паганское королевство.
Астрологи были знакомы не только со звездным небом, но и с земными делами. Им никогда не пришло бы в голову сказать такое всемогущему Чанзитте. Но Паган был на краю гибели — с новым храмом или без него. Губернаторы отказывались подчиняться королю, пограничные княжества перестали посылать дань, а на севере монгольское нашествие затопило Китай, и отряды Хубилай-хана не раз — безнаказанно пересекали паганскую границу. Король приказал остановить строительство. Это не спасло Паган.
В походе против Пагана участвовал великий путешественник Марко Поло, который тогда состоял на службе Хубилая. Для монголов это была второстепенная экспедиция, в ней участвовали конный отряд и войско, набранное из музыкантов, артистов, певцов и дворцовой челяди, которых воинственный Хубилай решил испытать в бою. Марко Поло командовал этим отрядом. В своей книге он рассказывает о битве, решившей участь Пагана. Бирманский командующий бросил против монголов лавину боевых слонов. Но опытные в битвах солдаты расступились и засыпали слонов стрелами, целясь в ноги. Взбешенные слоны перестали слушаться погонщиков и, сбрасывая боевые башни со своих спин, обратились в бегство, растаптывая стоявшие сзади бирманские войска. После этой битвы дорога на юг была открыта.
Бирманский король бежал в Пром, к сыну. Но сын предложил опозоренному отцу чашу с ядом. Король хотел отказаться, и тогда жена его, королева Со, взяла чашу и поднесла к дрожащим губам мужа.
И еще одна пагода. Тоже история, но недавняя. Когда японцы захватили в 1942 году Бирму, они объявили: за хранение книг на английском языке — смертная казнь. Ночью сотрудники археологического управления вывезли из Рангуна библиотеку и, довезя тайком до Пагана, замуровали в пагоде. Так историческая библиотека избежала участи библиотек Университета и Музея.
Мы поднялись на вершину холма. С семидесятиметровой вышины виден весь Паган. В густеющем к сумеркам воздухе длиннеют тени пагод и пальм, они заполняют кукурузные поля, в деревнях зажигают первые огни, и кажется, что древний город оживает. Солнце прижимается к зубцам гор за рекой — вот-вот свалится за них. Пароход, проползающий по Иравади, может быть чем угодно, например кораблем Чанзитты. Еще несколько секунд солнце покачивается на зубце холма — и пропадает. Ночь. Духи города вылезают из щелей, чтобы проводить нас до гостиницы, а У Шве Тейн идет домой писать письмо об увеличении сметы на консервацию памятников.