Вернувшись на родину, Данибегашвили узнал, что Грузия вошла в состав России, путешествие его окончилось в Москве, где он издал книгу о своих странствиях. Ведь тогда даже путешествие в Индию занимало годы, а «заезд» в Бирму удлинял его еще на год. Данибегашвили оставил подробное описание Пегу и Рангуна, где предугадал печальную судьбу Бирмы. Он писал, что Англия зарится на бирманские богатства и надеется со временем прибрать их к рукам.
Интерес к Бирме особенно возрос в 1825 году. Тогда о ней узнали многие. О Бирме писали в журналах и газетах, говорили в салонах и на улицах. В этом году, окончив покорение Индии, англичане напали на Бирму, захватили Рангун и водрузили свой флаг на платформе Шведагона. Но полностью покорить Бирму тогда англичанам не удалось. Понадобилось еще пятьдесят лет и две войны, чтобы соскрести бирманское государство с карты мира.
Отношение русских к Бирме можно понять хотя бы из того, что печаталось тогда в «Русском инвалиде»: «Бирманцы отважны, трудолюбивы, веселы, одарены большим присутствием духа, жадны к знаниям, честны по отношению к иностранцам… Англичане не могли смотреть без зависти на независимость соседей своих, бирманцев, и соревнование в торговле с ними превратилось в неприязненное отношение». А журнал «Азиатский вестник» писал в те же дни: «Из всех стран на земном шаре, в которых образованность и искусства оказали знатные успехи, менее прочих известно государство бирманское. Уже по сообщениям португальцев можно судить, до какой степени величия и образованности достигали народы, коих потом несправедливо почитали пребывающими в дикости… Бирманцы любят музыку, чрезвычайно уважают поэзию и имеют своих изрядных поэтов».
Во время Крымской войны, как сообщают современники, предпоследний бирманский король Миндон каждый день требовал сообщений с театра военных действий. Он надеялся, что русским удастся победить англичан, а тогда появится возможность вернуть Бирме отторгнутые области. Однако этого не случилось, громоздкая военная машина царизма была разгромлена, и вместе с ее разгромом рухнули надежды бирманского короля.
Но и после этого даже официальные представители российского правительства не раз подчеркивали симпатии России к Бирме. В 1875 году министр иностранных дел Горчаков, выражая благодарность бирманскому правительству за гостеприимство, оказанное русскому путешественнику Ушакову, писал: «Надеюсь, что русские, которые в будущем посетят Бирму, найдут там такой же сердечный прием. Мы же обещаем полную взаимность с нашей стороны в отношении подданных Его Бирманского Величества, которым случилось бы приехать в Россию».
1876 год. Человек, в европейской одежде стоит на вершине мандалайского холма. Далеко вниз убегают ступени бесконечной лестницы; на плоской равнине между Иравади и лесистыми горами лежит последняя столица бирманского королевства. С холма хорошо виден квадрат дворца и лента воды вокруг него. Фамилия человека Пашино. Он приехал в Бирму ненадолго, но задержался там. По собственной воле. Он встречался с бирманскими вельможами, чиновниками, рассказывал о России, о других странах Европы, советовал развивать судоходство, торговлю с Китаем… Король Миндон решил сам принять русского путешественника и побеседовать с ним один на один, в неофициальной обстановке. Говорили они долго — о Бирме, о России, о том, как трудно бирманскому правительству, не имея никакой поддержки извне, противостоять все растущим требованиям англичан, которые так и ждут малейшего предлога, чтобы перейти в новое наступление на остатки независимой Бирмы. В конце беседы король Миндон приказал принести свою любимую книгу. Удивлению Пашино не было предела — перед ним оказалось аккуратно переписанное на пальмовых листьях «Жизнеописание Петра Великого».
Но Миндону не удалось сделать того, что смог сделать Петр. Было поздно. Дни Бирмы были сочтены в зябких комнатах на Даунинг-стрит. Это понимали и те русские, которых волновала судьба бирманского государства, беспомощного перед могучей Британской, империей. Менделеев встретился в Париже с бирманским министром Ман Шве, который объезжал Европу в тщетной попытке найти союзников среди европейских держав, и великий химик обратился с письмом к российскому правительству, в котором просил помочь бирманцам. Его поддержал востоковед Венюков: «Бирма еще не вполне уничтожена, и это приводит англичан к настойчивому желанию покончить с ее самостоятельностью как можно скорее». И профессор Гиляров-Платонов писал: «Англичане давно стремятся забрать в свои руки всю Бирманию, и нам желательно… сообщить тамошнему двору, что Россия желает Бирмании всего хорошего, желает, чтобы она возвратила себе свое приморье». И много было таких писем, обращений к царю, к правительству. Совсем не все равно было русским, как сложится судьба очень далекой Бирмы.
Под давлением общественного мнения царское правительство собралось наконец установить дипломатические отношения с Бирмой. В 1885 году было решено направить в Мандалай с дружественным визитом военный корабль. Но пока снаряжали корабль, подбирали дипломатов и взвешивали все возможные ответные шаги Великобритании, англичане двинули войска на север, и в 1887 году бирманское королевство перестало существовать.
И вот в те дни, когда британские солдаты в красных мундирах лесными клопами заполнили «дорогу на Мандалай», прошли по гнутым каменным мостам к стенам мандалайского дворца, когда последний бирманский король, молодой Тибо, ехал под сильной охраной в ссылку, а солдаты выковыривали рубины из спинки королевского трона, в те дни в Мандалай приехал Минаев.
Пароходик, поднимаясь по Иравади, миновал храмы Пагана и подходил к Мандалаю. Минаев писал в своем дневнике: «Мне кажется, что я на Волге, и эти деревушки — русские поселки, а зонтики пагод — православных храмов золоченые макушки… Смотришь и начинаешь разуметь, зачем сюда забрался западный человек. Ведь кругом золотое дно». Минаев никогда не был кабинетным ученым. Он много поездил по свету, совершил три путешествия в Индию, и на всех своих путях он сталкивался с крушением древних царств, с красными мундирами английских солдат и фраками британских чиновников. Ученый был достаточно известен во всем мире, и нельзя было его полностью игнорировать, но поведение Минаева часто не только шокировало, но попросту злило новых хозяев Индии и Бирмы — Минаев не скрывал, что предпочитает общество коренных жителей тоскливым, чинным приемам у генерал-губернаторов и вице-королей.
Русский ученый весьма решительно выбрал позицию, она была непроанглийской, и ни на какие компромиссы он идти не собирался. А обстановка победного угара, обстановка тех лет, когда клались последние кирпичи в громоздкое здание Британской империи, когда королева Виктория не без основания считала себя сильнейшим, могущественнейшим монархом в мире и подданные ее величества пола-тали, что им позволено все, эта обстановка тяжело действовала на Минаева. «Мне не спалось в ту ночь, — пишет он в дневнике по пути в Мандалай, — всю ночь мне снился рыжий офицер, сожалеющий о том, что англичане недостаточно жестоки к бирманцам». Порой у Минаева вырывались куда более едкие слова, слова умного человека и внимательного наблюдателя: «Гемпширский солдат натра бил сбережений, накупил себе пони, имеет капитал в «Сейвингс банк», разъезжает на собственном коне и негодует, что бирманец стреляет в него из-за куста. Он может грабить и палить в бирманца из снайдера, но бирманец должен покориться и не быть строптивым. Он не смеет отстаивать свою независимость и готовить британцу ряд неприятных стычек в наступающие жаркие дни». А Минаев, верил, что жаркие дни придут.