Он бродил по обширным полянам между королевски ми дворцами, перешагивая через поломанную мебель и грязные, втоптанные в пыль книги из библиотеки.
Книги. Он не мог относиться спокойно к судьбе бирманской культуры. Он отыскал главного библиотекаря королевства — больного старика, и несколько вечеров они просидели, разбирая завалы разрозненных текстов, написанных на пальмовых листьях. Солдаты искали в библиотеке драгоценности и, не найдя ничего, вымещали досаду на хрупких книгах.
С утра Минаев уходил в потрепанные войной обширные мандалайские монастыри и, усевшись на циновке, часами спорил с мудрыми учеными о грамматике языка пали, о происхождении пагод Пагана.
— Мы просим вас не уезжать из Бирмы, — сказали ему саядо, когда Минаев пришел прощаться. — Нам теперь очень нужны ученые люди. Вы будете учить наших студентов мудрости древних языков и мудрости нового мира.
Но, к сожалению, пора было возвращаться домой. И он уехал сначала в усмиренную Индию, оттуда через Европу — в Петербург. И был Минаев одним из последних русских, побывавших на берегах Иравади. Британские власти не видели никакого смысла в том, чтобы допускать в Бирму нежелательных иностранцев. И тем более после 1917 года. Слухи о России, а потом о Советском Союзе проникали в Бирму кружным путем, через Китай, через Индию. Переводы работ Ленина, провезенные контрабандой из Лондона, рассказы моряков о том, что происходит в СССР, — все это находило пути к бирманцам, помогало им бороться за свободу. Но Иравади снова увидела русских людей только через полвека, когда Бирма стала самостоятельной и добилась права самой выбирать себе друзей.
Машины начинают чаще встречаться на шоссе, чаще поднимается пыль от упряжек волов и буйволов, бредущих по обочинам. Скоро большой город Пром — один из десяти крупнейших городов Бирмы. Правда, по-настоящему крупный город в этой сельскохозяйственной стране только Рангун. В нем живет около миллиона человек. В Мандалае — тысяч двести. За исключением десяти-двенадцати городов, в которых население исчисляется десятками тысяч, бирманские города малы и тихи. Часто неизвестно, где кончается деревня, где начинается город, — те же легкие деревянные дома на промазанных креозотом столбах, а за густыми деревьями и бананами не видно, есть ли другие улицы кроме той, по которой едешь.
Пром — другое дело. В нем есть главная улица с белыми двухэтажными домами, по нему бегают трехколесные оранжевые такси, и, переезжая главную улицу, громко пыхтят старые паровозы.
Я так и не смог выяснить, почему Пром именуется «Промом». Бирманцы зовут его «Пьи», а слово «пром» ничего не значит на бирманском языке. Вообще-то почти все названия бирманских городов произносятся неправильно: их переврали англичане или еще португальцы. Рангун, как я уже писал, должен был бы произноситься «Янгон», и тогда обнаруживается значение этого названия. Молмейн — третий по величине город — называется на самом деле Моулмьяин, Бассейн — Патей. Но эти искаженные названия за годы английского владычества нашли путь на географические карты и стали так называемыми традиционными названиями. И сами бирманцы, если говорят по-английски, называют Янгон Рангуном и Патей — Бассейном. В названии «Пром» иностранное словотворчество зашло так далеко, что нет никакой надежды найти его первооснову.
Деревни Бирмы не подверглись переименованиям. Так и называются, как тысячу лет назад. И каждое название обычно закреплено соответствующей легендой и авторитетом местного духа — ната. В каждой деревне, в каждой реке и даже во многих домах есть свой нат. Я помню, году в пятьдесят восьмом мы снимали новые помещения для советских строителей. В одном доме, куда мы приехали по объявлению, с нас. запросили вдвое меньше, чем обычно берут за аренду такого дома. Мы поинтересовались: почему так, и получили смущенный ответ — здесь очень настырный, шумный нат, и никто не соглашается жить в этом доме. Были англичане — сбежали через месяц, поселились итальянцы — тоже недолго выдержали. Вот и приходится уступать за полцены.
Мы согласились снять этот дом. Кто-то сказал тогда, что, может, не стоит говорить нашим товарищам о нате. Все-таки дом на отшибе, будут всякие печальные мысли в голову лезть. Но потом решили сознаться. Строители отнеслись к известию с достаточной долей юмора. Так был брошен вызов жестокому нату. И нат отступил. Говорят, он несколько дней старался громко ходить над потолком, но никто не обращал на него внимания, и он сдался — исчез. Строители благополучно прожили два года в «доме с привидениями».
Вернемся в Пром.
Мы остановились в доме для приезжающих, и, пока древний старик в потрепанной солдатской форме натягивал пыльные москитные сетки над кроватями, я спустился вниз, к машине. У машины стояли два бирманца, оба темнокожие, коренастые.
— Вы из Советского Союза?
— Да.
— Здесь неподалеку, за углом, сегодня собрание бирмано-советского культурного общества. Вы не смогли бы прийти? Через час. Мы были бы очень рады. Мы много читали о Советском Союзе, получили из Рангуна кинофильм про звездных братьев, и нам хотелось, чтобы кто-нибудь из русских был на нашем собрании.
Через час мы пришли в одноэтажный дом на берегу Иравади. Этот дом по очереди используют для собраний разные политические партии и организации. Сегодня он принадлежал бирмано-советскому обществу. Просторная комната. Портрет Аун Сана над длинным столом. Воробьи ворошатся под крышей. На складных стульях сидят члены общества; их много — ни одного свободного места. Большинство — такие же усталые люди, темнокожие и коренастые, как и те, кто нас пригласил. Это рабочие речного порта, рисовых мельниц, джутовой фабрики.
Вот такие люди — паши самые главные и верные друзья в Бирме. Для того чтобы пойти на собрание, многим пришлось добираться издалека, из окрестных деревень и пригородов после трудного жаркого дня. И никто их сюда не тянул, они сами стремятся прийти, потому что хотят знать о нас больше, верят в нас.
В президиуме собрания — несколько рабочих, адвокат, старый учитель. Они подвигаются, освобождая нам место. Приехавший из Рангуна на каникулы студент рассказывает о том, что он видел во время поездки в Советский Союз. Потом Лев говорит о последних наших успехах в освоении космоса. Но это только начало. Еще час, а может больше, мы отвечаем на вопросы. Обо всем: о колхозах, о рабочем дне, о домах отдыха, о положении женщин и о том, есть ли у нас буддисты.
Когда собрание кончается, это совсем не значит, что кончаются вопросы. Сегодня на соседней улице покажут советский кинофильм, и по дороге туда продолжается разговор. Тут уже не только вопросы, но и просьбы, пожелания.
— Пришлите нам советские журналы, фотографии. Как поступить в Университет Лумумбы?
— Почему вы не переводите на бирманский язык книги советских писателей? Я читал много американских книг, а вот хочу прочесть «Как закалялась сталь». Почему ее нет в магазинах?
— Как написать письмо на московское радио?
В полном составе отделение общества приходит к подвешенному поперек улицы тонкому экрану. С обеих сторон его уже сидят на принесенных из дому циновках зрители. В первых рядах ребята. Те, кто ростом побольше, подальше от экрана. Пришли, видно, давно, чтобы обеспечить себе лучшее место. Уже появились вокруг уличные торговцы, тележки с водой, мороженым, подносы с орехами. У каждого над товаром горит свеча. Но еще не совсем стемнело, и зрители ждут, когда наконец оживет экран. Ждут терпеливо, изредка поглядывая на старенькую передвижку.
И вот экран ожил. «Звездные братья».
Я вышел на берег Иравади. Высокий обрыв, и под ним, у узких причалов, а то и просто прижавшись к песчаной полосе, стоят лодки и баржи. Вид их не менялся, наверное. много лет. Нос и корма задраны вверх, и корма раздвоена. Такие же баржи изображены на фресках Пагана, на лаковых шкатулках. На таких же, только богато разукрашенных, выезжали по Иравади короли и министры. Эти же баржи без украшений — работяги. Завтра они разгрузятся или погрузят рис и сахар и отправятся дальше по реке. Тускло горят огоньки свечей — на баржах живут семьи речников.