Эрнест Маринин Не торопись домой
– Юрис Якобович! – наконец заговорил Казарян, тщательно умостившись в кресле.
– Слушаю вас, Альберт Тамразович, – так же корректно и торжественно отозвался Альтманис и сдвинул брови.
Обычно Тамразович врывался в кабинет пулей, прямо с порога вопил: «Юра, дорогой!» и тут же начинал выкладывать жалобы и предложения. Но если уж начинаются китайские церемонии, жди беды. Предохранительный клапан залип, пар не стравливается, давление растет, и когда наконец рванет – полетят клочки по закоулочкам. Так, кажется, это формулируется в русском фольклоре.
– Сотрудник капитан, я пришел доложить, что задание экспедиции под угрозой срыва, – Казарян выговаривал каждое слово медленно и четко.
Альтманис сделал вид, что не понимает:
– Сотрудник Казарян, вы меня удивляете. Межзвездный инерционный привод испытан успешно. Система альфы Центавра обследована, открыты двенадцать планет, все изучены дистанционными методами и зондами, на семи побывали комплексные исследовательские группы. Собрана необходимая информация и образцы. Выявлено, что четвертая планета Альфы-Б, названная по вашему предложению Вивида, имеет пригодные для кислородно-углеродной жизни условия и даже некоторую растительность. Все члены экипажа и экспедиции живы и здоровы. Смешанный коллектив из представителей различных государств вполне сработался, психологическая обстановка на борту удовлетворительная. «Кентавр» сохраняет полностью работоспособное состояние и успешно стартовал в сторону Земли. Так о каком же срыве задания идет речь?
– Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь! – В глазах Казаряна засверкали искры, в голосе прорезался кавказский акцент, почти стершийся за годы полета. – Я говорю об астрономических наблюдениях и прежде всего об астрометрии!
«Все, теперь не остановишь. Теперь он сорок минут будет рассказывать, что уточнение координат небесных светил, их истинных скоростей и прочей небесной бухгалтерии важнее всего на свете».
Альтманис вздохнул:
– Алик, дорогой, я с удовольствием буду тебя слушать, только чаю налью, ладно? А то в глотке что-то сухо, а в желудке зябко. А потом ты мне все-все расскажешь: и о постоянной Хаббла, и о красном смещении, и о Большом Взрыве, и о масштабе Вселенной… А я буду слушать, раскрыв глаза и отвалив челюсть, как будто первый раз в жизни – ты ведь так красиво рассказываешь. Можно, я тебя буду звать Шехерезад Тамразович?
Казарян задергался в кресле и побагровел:
– Сотрудник капитан, извольте не отшучиваться! Я никогда еще не был так серьезен! Что вы мне тут расписываете успехи экспедиции! Подумаешь, обследовали звездную систему! Нашли инопланетный саксаул! А кому от того тепло или холодно? Испытали межзвездный привод! Твой нахальный друг Ваня его прекрасно испытал, когда гонял спутник с орбиты на орбиту, чтобы привлечь внимание. Как хулиган… А дальше мы просто проверяли арифметику, умеем ли считать! Бестактно задавать природе вопросы, ответы на которые прекрасно известны!
Альтманис нахмурился:
– Алик, не надо принижать чужую работу.
– Юра! Все чужие работы уже сделаны! Осталась только моя – самая главная!
Альтманис истово закивал головой:
– Совершенно верно, моя– самая главная.
– А что, твоя самая главная? Ты ж понимаешь, то же мне отец командир, первый после Бога! Психологическая обстановка на борту, понимаешь, благополучная! Вах, а почему ей не быть благополучной? Отбирали интеллигентных людей, проверяли на совместимость, тренировали. Воспитанных, между прочим… Кроме хулигана Вани, – пробурчал Казарян напоследок умильным тоном – так говорят о шкодливом, но любимом щенке.
Альтманис глубоко вздохнул и сделался серьезным:
– Альберто, ты попал в самое яблочко. Да, меня тревожит психологическая обстановка на борту. Сегодня она благополучная, пока люди при деле – заканчивают обработку собранных материалов. А что будет завтра? Они же одуреют от безделья!
– Так дай же мне людей, у меня работы через голову, а рук не хватает!
– Тамразович, только не нагоняй на меня страхов. Ты свою работу уже тоже сделал: все возможные параллаксы уточнил сто сорок тысяч раз, постоянную Хаббла ниспроверг и даже между делом в полтора раза увеличил Вселенную.
Казарян вскочил и забегал по каюте, подпрыгивая и зависая в воздухе, – все-таки Ванин привод давал недостаточное ускорение, маловата гравитация…
– В полтора, да? А может, в один и четыре или один и семь?
– А какая разница?
– Что?! Опять тебе рассказывать?
– Не надо опять.
– Юра, дорогой! Великие открытия начинаются после шестого знака! Точность, понимаешь, точность – вот главное в нашем деле! Астрофизики радуются, если у них расчеты расходятся с наблюдениями не больше, чем на три порядка – это что, точность?! Юра, мне надо набирать статистику, пока мы далеко от Земли, пока база для параллактических замеров самая большая! Через год я уже потеряю один знак! А Иван забрал людей! Тебе известно, чем они так срочно занимаются, а?
Альтманису не было известно, это его беспокоило, но Ваня от ответа уклонялся, говорил: «Прости, кэп, сюрприз делаем». – «Такой сюрприз, что важнее задания и плановой работы?» – «В сто раз! Куда там той работе-нудоте!» – «И долго вы свой сюрприз делать будете?» – «Не-е, уже скоро, уже вот-вот…»
– Альберт, ты знаешь Ивана. Конечно, ему нужен цирковой эффект, но пустяками он не занимается.
«Да уж – закон сохранения импульса опрокинул! Без этого Товстокорого Вани сидели бы мы сейчас на орбитальной станции и мечтали, как через тысячу лет умные потомки полетят к звездам…»
– Так я тебе скажу, Юрис Якобович! Он делает вечный двигатель! Или философский камень! А у меня стоит работа!
«Ох, не дай бог, и вправду Иван затеял вечный двигатель. Не жалко, пусть бы игрался, он одним инерцоидом отработал все долги перед человечеством. Но это можно там, на Земле, где кроме него есть еще три миллиарда работников. А тут, где всех штыков двадцать одна персона, отсутствие пяти человек грозит осложнениями.
И все же Казарян прав, хотя забывает о главном. Ну да, он астроном, а не физик (хотя, конечно, лучшего физика в экипаже нет). Но голова у него не туда нацелена. Его беспокоит масштаб и модель Вселенной – важный вопрос, но не самый главный. А самый – это теория фундаментального поля. Или единого, не в названии дело. Чтобы доказать ее или опровергнуть, нужны астрометрические данные, причем с самой большей точностью…
Ну что ж, а если так – надо все отложить и дать Казаряну людей. По крайней мере на ближайшие полгода, пока мы еще близко от Альфы и каждый лишний замер позволяет существенно повысить точность общего результата. Да, так».
– Хорошо, Альберт Тамразович. Философский камень – это действительно никуда не годится. Где я ему тут возьму печень василиска и веревку самоубийцы? Не печалься, иди себе с богом. А на пятнадцать часов соберем руководителей групп.
Первым пришел Виктор Глебов, руководитель геологов, за ним – Казарян и тут же старший биолог Бойченко. Трудно было назвать его руководителем группы, всех подчиненных у него была аж одна Валентина, микробиолог, врач и жена. Последним ввалился главный инженер («чиф») Ваня Товстокорый – грязный, небритый и с комком ветоши в руках.
– Надолго? – спросил он прямо с порога.
– Садись. И все садитесь.
Сам Альтманис остался стоять, только сжал пальцами обеих рук спинку кресла. Наконец расселись, замолчали.
– Предлагаю с восьми утра завтрашнего дня организовать непрерывную круглосуточную работу на астрометрических измерениях. Силами всех групп, – подчеркнул капитан. – В каждую смену должны работать не менее пяти человек.
– Как понимать слово «предлагаю»? – поинтересовался Бойченко.
– Как вежливую форму приказа, – ровным голосом ответил Альтманис.
– Что, международный астрометрический год? – саркастическим тоном спросил Товстокорый.
– Нет, полугодие.